Немцов же, на удивление, умел наступать на горло собственной песне ради дела (взять хотя бы наши первые думские выборы, когда в итоге тройку возглавил Кириенко, все правильно рассчитавший и умно вошедший в коалицию самым последним). Но и ему любые переговоры давались непросто. Помню, как в самом начале 1999 года к нам (напомню, что Немцов сидел тогда в здании Администрации Президента) зачастила Хакамада. Шел разговор об участии Ирины с ее партией в предстоящих думских выборах. Что происходило там – за закрытой дверью кабинета – не знаю. Но могу рассказать, как с интересом наблюдала, как после ухода Ирины из кабинета просто вылетал взъерошенный Немцов, делал пару-тройку кругов по приемной, останавливался, выдыхал, а после произносил свою коронную – именно тогда рожденную и выстраданную фразу:

– Это не Хакамада, это Хиросима какая-то.

После чего возвращался в кабинет работать. А вот переговоры, которые он вел тогда со своим нынешним товарищем по борьбе Владимиром Рыжковым, вообще доводили его до белого каления. После посещений того же кабинета Рыжковым, с Немцовым какое-то время вообще невозможно было даже разговаривать. Борису требовалось очень много времени, чтобы прийти в себя после их общения. Думаю, просто они с Володей очень разные. И им сложно до конца понять и принять мнение своего оппонента. Интересно, сейчас что-то изменилось?

Но вернемся к шахтерам. Как я уже писала, Немцов инспектировал свои любимые проекты «Сахалин-1» и «Сахалин-2», когда Ельцин, уставший от развязанной с помощью шахтеров «рельсовой войны», решил окончательно разобраться с ситуацией. Он вызвал Немцова из командировки и, наряду с другими членами правительства, отправил его на переговоры с бастующими шахтерами. Нам достался небольшой городок Шахты в Ростовской области. Мы прилетели в Ростов, где нас встречала, наверное, вся чиновничья верхушка города, и отправились на место нашей дислокации. Стояло прекрасное лето. Запомнились огромные белые акации (жаль, что они уже не цвели) и пирамидальные тополя вдоль дорог, а еще бесконечное количество подростков у обочин, которые пытались продать проезжающим огромных раков – чаще только выловленных и еще живых, а иногда – ярко-красных, а значит, уже готовых к употреблению. Кстати, раков мы потом попробовали. Это было одно из главных блюд импровизированного банкета, который устроило руководство городка по поводу нашего отъезда. Но до этого было еще очень далеко. Переговоры нам еще только предстояли.

Еще добавлю, что поразили меня городские пригороды. Уж очень контрастировали с многочисленными убогими хатками огромные новоявленные хоромы местной Рублевки. Правда, их почти не было возможности разглядеть, потому что все они были обнесены высоченными монументальными заборами, из-за которых выглядывали только крыши коттеджей, принадлежавших местным нуворишам.

– Не спасут вас заборы, если вдруг что, – зло подумала я.

Итак, мы прибыли. После встречи «на высшем уровне», то есть, предварительного разговора с шахтерским начальством, Немцов решил разобраться с ситуацией прямо на месте и отправился… в шахту. Я не ошиблась, не в офис, где сидят директор и его окружение, а прямо под землю. Мой друг и соратник Мокшин тоже оказался в числе «счастливцев», которым разрешили сопровождать въедливого, настырного и не в меру любопытного вице-премьера, а вот меня в шахту не пустили, сказали, что это не женское дело. Пришлось дожидаться их на поверхности. Через пару часов я смогла наблюдать их триумфальное возвращение. Черные, все в угольной пыли, с лучезарными белозубыми улыбками, новоявленные шахтеры быстро, но очень картинно отчитались перед камерами об увиденном во чреве земли и, в лице Немцова, публично заверили дедушку Ельцина и весь российский народ в том, что проблемы угледобытчиков – белой кости и элиты нашего рабочего класса – будут решены в кратчайшие сроки.

А после того, как Немцов с компанией приняли душ, привели себя в порядок и переоделись, уже в разговоре я услышала:

– Да, Лиль, правильно я сделал, что тебя туда не взял. Нечего там женщине делать. Жутковато с непривычки. И как они туда добровольно каждый день спускаются?..

Но я все-таки чувствовала себя немного обделенной: все вокруг – герои, а я только сторонний наблюдатель. Обидно.

На этом «показательные выступления» закончились и началась настоящая серьезная работа. Немцов встретился с лидерами шахтерских профсоюзов, со стачкомом. Но это его не удовлетворило. Он вместе с нами отправился прямо на рельсы – к бастующим шахтерам. Предварительно Немцов поговорил с журналистами и попросил нас присмотреть несколько шахтеров – «из тех, кто посерьезнее и поавторитетнее» – и предложить им принять участие в переговорах. Что мы и сделали.

Запомнился мне один момент, который показал до какой степени те, кто тогда жил и работал в Москве, не понимали того, что происходит в остальной России. Подыскивая тех самых кандидатов для переговоров, о которых просил Немцов, в разговоре с шахтерами, уничтожавшими в это время свой скромный, принесенный из дома женами обед, состоявший из картошки, черного хлеба, сала, помидоров, зеленого лука и чеснока, зашел разговор о зарплате.

– Вот почему мы здесь сидим? – начал один из шахтеров, старательно нарезая хлеб и сало. – От хорошей жизни? Нет. Просто мы работаем, пашем как проклятые, рискуем каждый день, а деньги нам не платят. А как это жене объяснишь? Детей ведь кормить надо. Вот тысячу на той неделе дали – и живи, как хочешь.

– Тысячу долларов? – не подумав, спросила я, исходя из свой тогдашней зарплаты. (Я точно помню, что официальная ТАССовская зарплата у меня была двести пятьдесят-триста долларов, а еще тысячу я как парламентский корреспондент получала в конверте, что закончилось чуть позже, после дефолта и ухода из руководства ТАСС господина Невзлина (кстати, он, в отличие от многих, честно платил журналистам положенную зарплату до конца 1998 года). Вспомнилось вдруг еще, как Невзлин, увидев меня уже в думской приемной Немцова и узнав, что я теперь являюсь пресс-секретарем последнего, затащил меня в кабинет к Борису и сказал, что тот «должен ценить профессионалов и не обижать», хотя мог бы этого и не делать.

Сразу ответа на свой дурацкий вопрос я от шахтера не услышала. Возникла пауза. Она росла, ширилась и затягивалась. Шахтеры круглыми глазами молча смотрели на меня, видимо, соображая, за что и кому платят такие деньги, а я смотрела на них, делая вид, что ничего серьезного не произошло, про себя ругая эту идиотку, которая сначала говорит, а потом думает.

– Нет, – наконец тихо сказал мой собеседник, – тысячу рублей.

Вот тогда я быстро продолжила:

– Конечно, это не дело. Людям должны платить за честно сделанную работу. А пойдемте со мной к вице-премьеру. Немцов – нормальный мужик. Он все поймет. А вы ему лично все расскажете.

Сейчас уже точно не помню, но два или три шахтера согласились участвовать в переговорах. Всю ночь Немцов разговаривал с ними, обсуждал ситуацию и условия, на которых шахтеры освободят железнодорожные пути. Мы сидели в соседнем кабинете и ждали результатов. Благо, что у руководства шахт оказался серьезный запас хорошего коньяка и прочих крепких напитков, большая часть которых была потреблена главными переговорщиками, а меньшая – несущими свою вахту журналистами. К утру договоренности были достигнуты. Немцов отправился выступать перед шахтерами, которых набился полный актовый зал, где и сообщил им, что деньги на зарплаты уже выделены и вот-вот прибудут. Немцов не обманул. Когда собрание закончилось, мы оказались свидетелями следующей картины. В кассу бухгалтерии выстроилась огромная очередь из желающих получить зарплату. А по коридору во главе с главным бухгалтером шли люди и несли коробки. Это были, представьте себе, коробки из-под ксероксов, полные денег.