шаров. — И вот то тоже. Все попробуй. А то кондитер опять обидится. И этих не слушай. У Мора мозгов нет.

— Я еще молодой! — обиделся Мор, но как-то не всерьез, что ли. — Мне еще рано думать. Мне, главное, папу слушать. Ну, когда получается.

— А Гор он вообще не от мира сего.

— Просто мое мышление практично и рационально.

— Слишком уж… — князь пил черный-черный кофе. — В кого ты только пошел… хотя ладно, твой отец приедет, пусть и разбирается. Со всем.

— Папа? — у Гора ровная горка безе треснула, выпустив клубнику с… с чем-то. — Он приедет? Когда?

— На днях обещался.

— А зачем?

— Понятия не имею.

Вкус у пирожных потрясающий, но, кажется, я все-таки объелась совершенно бесстыдным образом. И то, что в представлении нормальных людей бесстыдство и ведьма — синонимы, меня ничуть не извиняет.

— А… деда… а если его? Того?

— Выражайся яснее, рациональный ты наш.

— Папу женить. Смотри, если исходить сугубо из технических моментов, — Гор даже поерзал. — Он ведь свободен?

Князь нахмурился.

— Развод они еще десять лет тому оформили. А клятв никаких не приносили… Он, может, не первой молодости, но…

— Репродуктивное окно еще не закрыто? — в тон ему ответил князь.

— Именно! И с точки зрения брачных уз он куда более интересен, нежели я. Жениться ведь не обязательно. Но если мы заявим, что он участвует, это придаст мероприятию размах.

— А тебе размаха мало?

— Можно будет рекламу дать… — Гор зажмурился, явно предвкушая. — Контекстную. У меня есть хороший SMM-щик. Он давно проекты ведет… это будет бомба!

— Он тебе уши оборвет, — осторожно заметил его кузен. — И мне тоже…

— Это если сами. А если дед скажет… ну я-то ладно! Я и вправду молодой слишком, чтобы жениться. А он столько лет одинок… даже любовницы толковой нету. Тут же, мало ли, вдруг да кто глянется…

Что-то я этому неведомому мне княжичу посочувствовала.

Уговорят же.

Как пить дать. Вон, у князя и выражение лица презадумчивое, и пальцами шевелит, то ли стул гладит, то ли…

— А я… я на себя конкурсы возьму! — добил Гор.

— Мы! — рыжий его кузен подпрыгнул. — Вместе! Всех оконкурсим! Никто не уйдет обиженным.

Свята кивнула.

И облизнулась. Предвкушающе так…

Глава 12

— Дети, — наша с князем беседа продолжилась в той же гостиной, в которой началась. — Все-таки еще дети…

— Тогда зачем? — робко поинтересовалась я. — С этой женитьбой… он и в самом деле, как мне кажется, не совсем готов жениться. Какой смысл?

— Обычай, — князь на вопрос не рассердился. — Времена ныне другие. Моему прапрадеду было пятнадцать, когда он стал главой рода… война. Да…

Он опустился в кресло.

— Тогда-то и взял он себе жен.

— Жен?

— Трех, — уточнил князь. — Тогда многие рода оскудели. И даже те, кто кланялся Единому богу не стали возражать, ибо и государь первым привел в свой дом нескольких женщин.

Что-то подобное нам рассказывали. Правда, как раз в императорском доме многоженство в итоге не прижилось. Слишком уж много проблем возникало с порядком наследования, родней супругов и прочим.

— Времена были смутные. Опасные… и род мог прерваться. Дети у нас не так часто появляются, особенно тогда-то… ныне вон, выпил таблетку и хорошо. А прежде…

Ну да, упырями их прозвали не за бледность лица и общую томность обличья.

— Главное, что с того и пошло, — князь позвонил в колокольчик и сказал. — Чаю подай. Не люблю от так разговаривать…

А вот та ведьма, помнится, за пустым столом сидела.

И это знак?

Что я по сердцу князю пришлась? Или просто устал он от бесед? Все-таки возраст немалый.

— Так вот, обычай и сложился. Как княжичу шестнадцать лет исполняется, так ему жену искать и начинают. Правда, раньше как-то оно проще. А этот вот… волю дай, он из своих лабораториев носу не покажет, — князь ворчал, но как-то не зло, скорее уж печально. — Ни с друзьями посидеть, ни погулять куда… я уже и клубу открыть дозволил, чтоб, значится… а этот…

— Может, просто интроверт? — предположила я.

— Чего⁈ Что за срам…

— Это в том смысле, что одиночка…

— А… так бы и сказала. Твоя правда, еще тот бирюк. Только с Мором и ладит. Ну да ничего, зато голова светлая.

Уж не знаю, кого он там утешал. Мне-то до юного княжича особо дела не было.

— Зато друг у него…

— Братец. Пятиюродный вроде… это да, у этого шило под хвостом. На месте не усидит… ты на них не обижайся. Они не по злобе, так, дурь в крови гуляет. Все ж и вправду мы и стареем медленно, но и взрослеем тоже, особенно теперь, когда нужды в том особой нет. Ничего, пускай гуляют…

И рукой махнул.

А я что? Я не против. Пускай и вправду гуляют. И обижаться на детей за прямоту их как-то глупо, что ли.

— Что до твоего наследства… тут сложно все.

Это я уже и сама понимаю.

— И началось задолго до твоего рождения. Боюсь даже, что лично вот ты к делам нашим отношения вовсе не имеешь. Но теперь уже, раз силу приняла, то придется и прочее…

Князь чуть прикрыл глаза.

— Земли сии еще во времена незапамятные заповедными слыли. В том смысле, что человеку обыкновенному в иные места ходить строго-настрого заповедано. Если жить хочет. Оно-то ныне сказкой кажется. Да и сам я, признаюсь, не ведаю, сколько во всем том правды. Леса окрест стояли.

Они, помнится, и сейчас никуда не делись.

И хочется поторопить князя, чтоб сразу к делу, но будет это не просто нагло с моей стороны, но еще и неуважительно.

— А в тех лесах жили те, кого ныне… меньшинствами называют, — князь это слово почти выплюнул. — Придумали, право слово… тут ведь источник есть.

— Я слышала.

— Слышала…

— И про рощу… в нее Афанасьев пошел.

— И тебе заглянуть стоит, но сперва днем. Так, глядишь, и уйти сможешь, ежели чего.

Желание заглядывать в рощу, изначально отсутствовавшее, вовсе испарилось. Князь ведь явно не уверен, что уйти смогу.

— Но да, роща та — это еще с тех времен… давних. Весьма. И в той роще дуб стоит.

А под корнями его — сундук серебряный. В сундуке заяц, в зайце утка, а в ней — яйцо, в котором игла со смертью Кощеевой.

Нет, что-то тут уже совсем не то.

Он ведь не шутит?

— А меж корней его источник и открывается, тот, который…

— Не зарегистрированный?

— И это тоже… на самом деле не он один такой, — князь принял чашку из рук Маверика. Вторую подали мне. Причем возник Маверик словно из ниоткуда. Вот не было. И вот есть. И ладно бы сам, но ведь со столиком на колесиках, а на столике — сервиз фарфоровый с серебряною сахарницей и прочими штучками. Я только и смогла, что моргнуть и чашку взять. — Есть вещи, о которых не принято говорить. Не то, что сие тайна великая, скорее уж не для всех они, ибо непростые.

Чай легкий, травяной, а вот что за травы разобрать не выходит. Тоже вот… ведьма.

— Сама глянешь и поймешь… дело в ином. И рощу ту, и источник от испокон веков ведьмы хранили.

Князь на меня глянул.

Молчу. Сижу вот с чашкою в руке.

— Афанасьевы? — уточняю тихо.

Он чуть опускает голову. Стало быть, угадала.

— Говоря по правде, что она там делала, не знаю. Мне туда хода нет.

— А…

— Предки мои в земли эти пришли по государеву слову. И не скажу, что здесь им сильно обрадовались. Да, мы тут научились сосуществовать… к общей выгоде. Ибо и сильной ведьме в чащобах тоскливо. Главное, что мы помним. И они помнят. А потому не след мне там бывать… никому из моего рода. Недобре выйти может.

Ага.

Чаек прихлебываю и слушаю дальше.

И запоминаю.

Недобре.

Настолько, надо думать, недобре, что от этого «недобре» любопытство на сотни лет отбилось. Ведь спорить готова, что тогда, в те самые времена незапамятные, боярин Лютый не удержался, полез поглядеть на рощу, на источник и на ведьму, его стерегущую.

Ну и поглядел, надо полагать, так, что потомкам заповедовал.

А мне, значит, туда аккурат и надобно.

Днем.

— Наина как-то помянула, что не все двери надобно отпирать… правда, спохватилась, отшутилась. Так вот, ежели что, то… — князь развел руками, словно извиняясь. Вздохнул. — Но то дела давние. А что до недавних, то от испокон веков род Афанасьев на землях сих стоит. Жили они тут задолго до моих предков.

Это я уже знаю. Рука сама к кольцу потянулась. Вот как так… сон же был. Сон и только. И даже если что-то