Мы подъехали к Уайт-Лодж. Я заехала в ворота и направилась к дому, который ждал нас, залитый струями дождя, и его замкнутый и глухой лик ничего не пропускал наружу. Мы подъехали прямо к ступеням, и Дэниел вышел, чтобы помочь Шарлотте выбраться с заднего сиденья. Он стоял, глядя на нее сверху вниз. В руке у нее был ее рисунок. Феба сняла его с каминной полки и отдала ей, когда мы уже собирались выходить.

— Не забудь это, — сказала она и добавила с надеждой, — может быть, ты захочешь подарить его своей бабушке.

Но сейчас Шарлотта протягивала его Дэниелу.

— Вы не хотели бы сохранить его? — спросила она застенчиво.

— Да, я был бы очень рад. Но разве он не предназначен для твоей бабушки?

— Да нет, он ей не нужен.

— В таком случае я его возьму. — Он так и сделал. — Спасибо. Я буду хранить его как сокровище.

— Тогда до завтра. До свидания! До свидания, Пруденс. Спасибо, что подвезли меня.

Мы смотрели, как она поднималась к двери по ступеням. Когда Дэниел снова сел в машину, дверь отворилась. Клин желтого света прорезал темноту, и мы увидели миссис Толливер. Она помахала нам — может быть, в знак благодарности, а может, на прощание — и увела Шарлотту в дом.

Мы направились в Порткеррис. Это было короткое путешествие, но в тот вечер мы с Дэниелом проделали его в полном молчании. Иногда молчание двух людей бывает спокойным и расслабленным, а иногда оно красноречивее слов. Однако иногда оно становится напряженным и утомительным, и это был как раз тот самый случай. Мне хотелось разрядить напряжение, завязать какой-нибудь пустяковый разговор, но я не чувствовала поддержки в неподвижном человеке, сидящем рядом, и не находила слов. Его рука, до сих пор державшая рисунок Шарлотты, лежала на колене. Голова была повернута в противоположную от меня сторону. Он не отрываясь смотрел на вымокшие серо-зеленые поля, на каменные стены, на дождь. Похоже, что говорить нам было не о чем.

Наконец мы подъехали к воротам отеля, въехали на его территорию и припарковались рядом с дорогими машинами. В этот мрачный вечер даже у процветающего отеля «Касл» был неприкаянный вид тонущего лайнера, чьи редкие освещенные окна отражались в море луж.

Я заглушила двигатель и ждала, когда Дэниел выйдет из машины. Был слышен только стук дождевых капель, барабанивших по крыше, да шелест ветра, дувшего с моря, лежавшего далеко под нами. Прислушавшись, я уловила звук далекого прибоя, разбивавшегося о берег. Дэниел повернулся и взглянул на меня.

— Вы зайдете?

Я не поняла, чего ради он вдруг решил меня пригласить.

— Нет. Вам нужно поговорить с Льюисом Фэлконом, а мне пора возвращаться…

Он настойчиво повторил:

— Пожалуйста. Я хочу поговорить с вами.

— О чем?

— Мы можем выпить.

— Дэниел…

— Пруденс, ну пожалуйста.

Я выключила фары, и мы вышли из машины. Вращающиеся двери вновь пустили нас в гостеприимный, ароматный, устланный коврами и сильно натопленный интерьер. Сегодня здесь было больше людей — вероятно, из-за плохой погоды. Они сидели группами вокруг чайных столиков, читали газеты или болтали за вязанием. В атмосфере чувствовалась послеполуденная скука. Дэниел направился к бару, но было еще слишком рано, и он был закрыт.

Он остановился перед закрытой дверью и сказал «черт подери!» так громко, что одна-две пары глаз поглядели в нашу сторону. Я смутилась. Я знала, что мы неряшливо выглядели и не соответствовали этому месту: Дэниел в его поношенных джинсах и свитере из грубой шерсти, я в старом синем пальто из бобрика, которое знавало лучшие времена, непричесанная, с волосами, растрепанными ветром.

Мне хотелось уйти.

— Я все равно не хочу сейчас пить.

— А я хочу. Пойдемте ко мне в номер.

Не дожидаясь ответа на свое предложение, он направился к широкой лестнице и начал подниматься, его длинные ноги преодолевали разом три ступеньки. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним, ощущая интерес, который вызвало у публики наше поведение. Я знала, что нас подозревают в самом худшем, но меня так беспокоило поведение Дэниела и тревожила ситуация, в которой я оказалась, что мне было все равно.

Его комната находилась на втором этаже в конце длинного широкого коридора. Он вынул из кармана ключ, вошел и зажег свет. Я последовала за ним и увидела, что он снимает один из лучших номеров отеля, выходящий окнами на небольшое — всего девять лунок — поле для гольфа. Зелень и тропинки этого поля плавно спускались к небольшой роще, и мы находились так высоко на холме, что морской горизонт лежал выше самых высоких крон этой рощицы. Нынче вечером этого горизонта не было видно, но окно в номере было открыто и в него задувал ветер, колыхавший длинные занавески словно плохо натянутые паруса.

Дэниел закрыл дверь и пошел закрывать окно. Занавески прекратили свой фантастический танец. Я оглядела большую удобно обставленную комнату, в которой увидела неожиданные детали, делавшие ее больше похожей на спальню в каком-нибудь милом сельском домике, нежели в безликом отеле. Там был камин и над ним симпатичное зеркало в обрамлении из розового стекла. Кресла, обитые тканью в цветочек, стояли у огня, такой же тканью был покрыт туалетный столик. На низком столике стоял телевизор, а рядом с ним — маленький холодильник. На каминной полке даже стояли цветы, а у широкой двуспальной кровати круглая корзина со свежими фруктами.

Закрыв окно, Дэниел подошел к камину и включил электрический огонь. Бутафорские поленья немедленно замерцали. В руке у него по-прежнему был рисунок Шарлотты. Он аккуратно положил его на середину каминной полки. В зеркале отражалось его спокойное лицо.

Я смотрела на него и ждала.

— Она моя дочь, — произнес он.

За его отражением я увидела собственное: бледное лицо, руки, спрятанные глубоко в карманы пальто. Весь мой облик был искажен из-за какого-то изъяна зеркала, и я выглядела призрачной, словно утопленница.

Неожиданно слова застряли в горле. Я произнесла:

— Шарлотта, — и это прозвучало шепотом.

— Да, Шарлотта, — он отвернулся от камина и наши взгляды встретились. — Она моя дочь.

— Но почему вы это говорите?

— Она моя дочь, — повторил он.

— Ох, Дэниел.

— Знаете, много лет назад у меня был роман с ее матерью. Я не был влюблен в Аннабель, к тому же она была замужем и у нее уже был сын. Все было против нас. И все же вопреки всему это случилось. И Шарлотта появилась на свет в результате долгого жаркого лета, и все, что тогда происходило, было полным сумасшествием.

— Я знаю, — сказала я, — то есть я знаю про ваш роман с Аннабель Толливер.

— Феба рассказала вам.

— Да.