– Дорого? – раздался тревожный вопрос.

– Ну… тачку свою пришлось продать.

– Серьезно разводит…

– Ничего, дело наживное…

Этот диалог навеял на меня неприятные размышления, всерьез омрачившие одухотворенность моих чистосердечных рабочих порывов.

С другой стороны, я понимал, что мелкопоместная алчная возня бытует в любом коллективе, что цельным натурам порой приходится уживаться с отщепенцами, но как бы ни было, главную свою линию контора уже несколько лет гнула бескомпромиссно и отважно.

Организованные банды, плодящиеся как грибы под теплым дождичком снизошедшей над страной демократии, заполонили все сферы общественной жизни, подминая под себя устои самой власти, а потому, дабы устои сохранить и свой неприкосновенный статус соблюсти, власть и учредила контору, дав ей карт-бланш на уничтожение обнаглевшей нечисти, собрав в наших стенах отборных бойцов.

Мы понимали никчемность своих действий в пределах закона, в муторных расследованиях, в пикировках с судами и с адвокатами. Нам нужен был ежедневный, топорный результат. И достичь его можно было лишь стравливанием между собой группировок, воров в законе, тонкими провокациями, внедрениями в преступную среду своих людей, и беспримерным силовым нажимом на болевые точки многочисленного противника благодаря нашему хитроумию, крошившему себя в кровавую труху собственными же стараниями.

При этом наша мощь и всеведение крепли день ото дня.

Нас ненавидели и боялись, нас кляли властьпредержащие, но верховные правители не принимали никаких мер, дабы урезонить зарвавшихся милиционеров, сколотивших самую настоящую спецслужбу. И я постепенно понимал, отчего это так. Разгулявшаяся организованная преступность, набравшая жирка, стремилась в политику, а им, верхним, не нужны были умные, ни перед чем не останавливающиеся конкуренты. А противостоять волкам могли лишь волкодавы.

Да и кто были лидеры группировок, вылезшие из-под обломков рухнувшего СССР? Прошлый советский плебс, обреченный влачить существование в социальных низах, злые дети полуспившегося окраинного пролетариата. Однако – проявившие себя в вакханалии перемен и свобод, как волевые личности, отчаянные и храбрые, как талантливые организаторы, схватывающие все на лету умники. Только с угольно-черным знаком минус, определяющий их сущности.

Вырвавшись из нищеты и убожества, они хотели красивых игрушек: машин, особняков, золотых часов, а после, насытившись мишурой, – власти. Они были раковыми клетками, неуклонно прессовавшимися в опухоли. А мы – иммунной системой, взявшейся за правое дело горячо и бескомпромиссно, пытаясь унять лихорадку, колотившую организм государства.

И вскоре я понял, почему не только остался на своем новом поприще, но и привязался к нему. Меня захватило и увлекло большое дело. Правильное. Я впервые очутился в окружении людей, целиком этому делу посвященных и принявших меня в свой круг. Наконец, каждый день я получал знания. И не только о тонкостях оперативной работы и о криминальных злодеяниях, но и о самом механизме власти.

Однако высокие порывы, поначалу окрылявшие меня, мало-помалу отходили на задний план, оттесняемые правилами большой милицейской игры, которую я вел на отведенном участке, где пересекались сотни интересов иных людей. При этом мой интерес заключался в удержании собственной позиции, что означало мою адекватность интересам тех, кто эту позицию укреплял и поддерживал.

Мои бывшие министерские сослуживцы, канцелярские крысы, решая в нашу пользу вопросы в своих эмпиреях, остро нуждались в поддержке с «земли», и первый звонок от соратника с прошлого места службы прозвучал не с целью осведомиться – как я там, на новом месте, – а был проникнут глубоко практическим мотивом.

– Есть дело, надо увидеться.

Встретились в кафе неподалеку от нашей конторы.

Соратник был деловит и на предисловия не отвлекался.

– Есть у меня двоюродный братец, он коммерсант, – сказал он. – Профиль – экспорт. На него наехали чечены. Ты занимаешься этнической темой. Проблема такая: чечены опекают конкурентов братца и хотят получить еще одну дойную корову. Братцу нужен отбой от посягательств и постоянная «крыша». Будет платить десятку зеленых в месяц. За сегодняшние хлопоты – пятьдесят. Мне… – поиграл бровями, – две с десятки, десять с полтинника.

– Ты заботливый родственник…

– А что делать?

Вот и секрет министерской крысы. Разруливай ситуации чужими руками, ни за что не отвечай, моя хата с краю, мой офис в центре, но мои дивиденды бессрочны.

Я поймал себя на мысли, что до этого момента был совершенно бескорыстен в своем служении принявшей меня в свое лоно Системы. И предложение бывшего коллеги по канцелярскому цеху мне категорически претило. Но та уверенность и обыденность, с которыми предложение прозвучало, имели основательные корни, и я нутром почувствовал, что, прояви я к нему праведную принципиальность и отрешенность, окажусь очень скоро за бортом, нажив себе ярлык тупого дуболома.

Тем более при всей своей ущербности и порочности подобного рода сотрудничество с коммерсантами во всех милицейских кругах считалось своеобразного рода нормой в условиях пещерного российского капитализма.

Бюджет нашей конторы был скромен, наверху считали, что мы способны прокормить себя сами, правда, каким образом, не уточняли, а потому выработалось у нас два принципа работы и жизни. Принцип первый состоял в том, что в сговоры с бандитами мы не вступаем, рубим их как чертополох, взяток не берем, но вот с коммерсантами разбираемся иначе. Хотите спокойно зарабатывать свои миллионы – поддержите тех, кто способен обеспечить вам безопасность и покой, компенсировав своими пожертвованиями скупость государства. Модель извращенная, по сути, – та же бандитская, но, увы, вписавшаяся в мораль того российского общества, что сложилась в тяготах нашей переломной эпохи, чей благостный финал казался недостижимым, как край горизонта.

Потому скрепя сердце, брезгуя в душе, предложение я, увы, принял. И вскоре был представлен молодому подвижному человеку по имени Дима.

Невысокий бодрый толстячок с короткой блондинистой шевелюркой, словно стелившейся по его голове, он был постоянно жизнерадостен, смешлив, без устали сыпал анекдотами и прибаутками, сорил деньгами и вечно куда-то спешил, словно бы сам от своей неуемности. В тонкости своего бизнеса посвящать меня не стал, сказав, что на производственной ниве проблем для него не существует, но вот личной безопасностью и притязаниями бандитов он удручен чрезвычайно. Тем более домогательства приняли крайний характер: на днях Диму похитили и увезли за город, поместив на сутки в подвал особняка. Слегка помяли, пригрозили отрезать конечности бензопилой, но впоследствии отпустили, дав пять дней на сбор кругленькой суммы, которой, как он стоически утверждал, будучи в заточении, на сегодняшний момент у него нет.

Я кивал глубокомысленно, про себя же смекая, что Дима преподносит отделу бесплатный подарок: раскрытие очередного вымогательства. Работка непыльная, безыскусная, как простудный чих: несколько задокументированных встреч с бандитами, эпизод передачи денег, а дальше – финальная точка, которую ставит СОБР – то бишь специальный отряд быстрого реагирования. В ход идут удары прикладами, чугунные тяжелые башмаки, наручники, и затем деморализованные вымогатели оказываются в клетке. Рутина. Однако непонятно по каким соображениям, но весьма бескомпромиссно Дима настаивал лишь на вразумлении бандитов, без доведения дела до суда. Подобная постановка вопроса нам категорически не подходила, но, как известно, заказчик всегда прав. Пришлось выкручиваться, прикрывая самодеятельность акции легендами определенных оперативных соображений. Моральная сторона дела при этом ущерба не несла, ибо само дело было правое.