К этому описанию следует добавить, что Морни бо́льшую часть свободного времени посвящал довольно специфической охоте – на красивых женщин. Привалившие к нему богатство и слава ничуть не умерили его страсти к прекрасному полу. До самого последнего дня он проявлял страстное влечение к женщинам, которые отвечали ему взаимностью. Кстати, именно из-за слишком большого желания любить их он так рано и умер. Когда графу перевалило за сорок, он не уменьшил приема различных снадобий, позволявших ему поддерживать репутацию покорителя женских сердец. Было время, когда актриса Алиса Ози, чьи успехи в личной жизни принесли ей больше успеха, нежели ее роли на сцене, регулярно принимала его в своем будуаре. В своем благодетельстве она пошла еще дальше: знакомила его со своими подругами. За такие услуги Морни вознаграждал ее очень необычным способом: он сообщал ей информацию с биржи.

Среди других известных нам фавориток «господина Брата»[40] можно упомянуть мать Сары Бернар и мадам Эрнест Фейдо[41]. Говорили даже, и не без основания, что Жорж Фейдо[42] был одним из тех внебрачных детей, которых Морни произвел на тропе любви. Зато Сара Бернар не принадлежала к этому славному племени, хотя Морни проявлял к ней отеческую заботу. Мир театра давал Морни возможность постоянно менять свое приятное времяпровождение. Среди его жертв были знаменитая Рашель и Евгения Дош[43], блистательно игравшая героиню в «Даме с камелиями». А как же Фанни Ле Он относилась к его изменам? Видимо, она в конце концов с ними смирилась, зная неуемный аппетит к физической близости своего партнера. Для нее главным было оставаться султаншей его гарема. Она в это время все сильнее стремилась упрочить свое положение, чтобы любовник затеял еще какое-нибудь новое «дело», которое могло бы принести неслыханную прибыль, например создание «Большого централа», новой железнодорожной компании, которая должна была соединить Лион с Бордо, пройдя через Центральный массив. Морни, естественно, оставил себе бо́льшую часть пирога, а за несколько дней возбуждение публики достигло такого накала, что на рынке нельзя было найти ни единой акции. Даже близкие приятели графа не смогли их купить и вынуждены были прибегать к всевозможным маневрам, чтобы достать эти акции. Свидетельством тому письмо Алисы Ози к Мор-ни, заканчивавшееся словами: «Не могли бы вы в память о проведенных вместе приятных моментах уступить мне несколько акций? Я была бы счастлива выразить вам мою признательность…» Упомянутая выше Евгения Дош тоже не осталась в стороне и написала: «…С вашей стороны было бы очень любезным оставить за мной несколько штук. Буду вам за это очень признательна…»

Какой поток благодарности и какое удивительное умение смешивать финансовые требования с альковными удовольствиями. И ведь Морни не заставлял себя упрашивать, когда женщины хотели проявить доказательства своей признательности. И в то же время он продолжал свое идиллически-деловое сотрудничество с графиней Ле Он. Когда он решил прикупить в Оверни замок Над, именно Фанни провела все переговоры от его имени о приобретении, при этом отчаянно торгуясь. Она уже видела себя его владелицей, представляла себя королевой-любовницей при Морни. Она сама нарисовала план различных переустройств в замке… даже не подозревая, что готовит место для другой женщины! Как мы видим, до той поры похождения ее любовника касались только любезных особ с довольно легким поведением. Но вдруг Морни попал под очарование одной молодой девушки, и этого никто не мог ожидать.

В июле 1853 года, почувствовав себя уставшим, он отправился лечиться в Пломбьер. Каждое утро граф исправно пил воду, и вдруг увидел среди отдыхающих хрупкую девушку, чей ангельский облик сразу же вызвал желание в этом неутомимом волоките. Девушку звали Энни Хьюттон, она была американкой и происходила из семьи протестантов строгих нравов. Энни было двадцать лет, глаза ее блестели, словно перламутр, а лицо было словно из фарфора… Встречая ее по два раза в день около термальных источников, Морни чувствовал, как учащенно билось его сердце. А такого с ним уже давненько не случалось.

Конечно, за девушкой присматривала ее мать, но миссис Хьюттон была надзирательницей реалистичной и умела оценивать претендентов. Поэтому когда Морни, спустя несколько дней неожиданных встреч, пригласил дам на чашку горячего шоколада, она пожеманничала ровно столько, сколько требовалось, и согласилась. Что же касается юной Энни, то она была очарована: хотя граф и был на двадцать лет старше ее, но его стать, уверенность взволновали ее. Возможно, ее привлекла угадывавшаяся в нем разгульность. Вскоре девушка стала искать поводы для встречи, а миссис Хьюттон, хотя и не оставляла дочь одну, в нужный момент засыпала. Был ли Морни искренен, когда намекал Энни на возможную женитьбу? Уверенности в этом нет, но все это волновало и одновременно притягивало его. До той поры он ни разу не играл роль романтичного влюбленного, которая позволила ему приятно провести три недели лечения. Но надо было возвращаться в Париж. Энни пролила несколько дозволенных приличием слез. Они пообещали писать друг другу и слово свое сдержали. Да, в вихре повседневной жизни Морни находил время, чтобы в течение трех лет поддерживать регулярную переписку с Энни и ее матерью и даже несколько раз приехать к ним. Он довольно неосторожно, что случалось с ним крайне редко, позволил миссис Хьюттон заговорить о женитьбе. Правда, когда граф вспоминал об этой достойной женщине, то все время раздраженно называл ее «тещей». Почуяв угрозу, Фанни Ле Он забеспокоилась, но Морни всеми богами поклялся, что все это были пустые разговоры. На следующий год новые проблемы со здоровьем заставили его принять решение поехать на лечение в Эмс. Но причиной выбора этого курорта было не только мнение врачей: туда собирались приехать Энни с матерью, и он вдруг почувствовал огромное желание снова увидеться с девушкой. Энни при встрече с Морни проявила видимое волнение и позволила тайно поцеловать себя. Для нее это было как обязательство с его стороны. Вернувшись в Париж в августе, Морни продолжил свой эпистолярный флирт, и тон его писем был в стиле влюбленного школьника, чего никак нельзя было ожидать от воина, уцелевшего в стольких любовных битвах. Чуть позже, уже в октябре, Энни вместе с неизбежной мамашей приехала в Париж. Дамы остановились в «Гранд Отеле», где их и посетил Морни. Когда они вышли проводить его до машины, миссис Хьюттон вдруг вспомнила, что забыла в номере книгу, которую она хотела подарить «господину графу». Оставшись наедине с девушкой, Морни взял ее за руку и поцеловал золотистые волосы. Но тут мамаша громко возвестила о своем возвращении. Морни был так очарован своей «маленькой невестой», что почувствовал желание рассказать о ней своему приятелю Фердинану де Монжиону, а тот немедленно раструбил об этой любви по всему Парижу. И тогда случилось неизбежное: об этом стало известно мадам Ле Он, которая спросила любовника: «Итак, теперь вы играете в жениха? Очень трогательно…» Мор-ни, естественно, стал клятвенно отнекиваться, а Фанни сделала вид, что поверила ему. В любом случае она считала себя непотопляемой. Но более или менее подпольно роман с юной американкой продолжился. Это был платонический роман, что было необычно для этого искателя удовольствий. Но еще более необычным для него было то, что он сам в письме к миссис Хьюттон допустил неосторожные высказывания, которые та посчитала за обязательство жениться. Добрая женщина очень обрадовалась, а поскольку держать язык за зубами не умела, то сообщила эту важную новость своей сестре, жившей в Лондоне. Та в свою очередь рассказала всем о грядущей свадьбе своей племянницы «с одним высокопоставленным французом». Больше того, тут эта новость была напечатана в газете «Спорт». Это вызвало ярость мадам Ле Он, которая потребовала публичного опровержения и устроила любовнику истеричную сцену. Попавшийся с ловушку, Огюст был вынужден свалить всю вину на несчастную Энни: «Я начинаю приходить в отчаяние, – написал он ей, – и вручаю Господу мое будущее счастье. Но ваша несдержанность[44] очень меня удручает, и теперь я уже не вижу того выхода, о котором мечтал…»