— Когда я поступила в университет и уехала, — без выражения произнесла Рут, вновь повернувшись к Генри, — она покончила с собой. В предсмертной записке мама написала, что теперь, когда я покинула ее, ей больше незачем жить… Перед тем мы целый год ругались с ней из-за моего желания быть самостоятельной.

Рут зябко поежилась и неосознанным жестом обхватила предплечья. В следующий момент ей на плечи легли сильные, теплые руки Генри. Она ощутила терпкий, пьянящий аромат его тела, и у нее слегка закружилась голова.

— Я всей душою рвалась из дома, — продолжала бичевать себя Рут, и даже ласковые прикосновения Генри не могли отвлечь ее от этого. — Мама тянулась ко мне. Ей не хватало душевного участия. Она боялась потерять и меня. А я оказалась бессердечной эгоисткой и не желала понимать, как она нуждается во мне, как любит меня.

— Это тираническая любовь, отказывающая человеку в праве выбора, — твердо и осуждающе проговорил Генри.

От его рук исходили тепло и покой, и Рут стало немного легче на душе.

— Я даже не пыталась ее понять, а должна была… Отец однажды сказал, что он не мог с ней нормально жить: она постоянно ревновала его и создавала нестерпимую обстановку. Он немного преувеличивал, но мама действительно все время казалась усталой и взвинченной. Много позже мне пришло в голову, что она, должно быть, все свои силы тратила на то, чтобы не сорваться.

— И вас, конечно, не перестает терзать мысль, что она могла бы остаться в живых, если бы вы ее не покинули?

Теперь они стояли вплотную друг к другу, и каждое его слово эхом отдавалось в ее груди. Рут кивнула. Она не могла проронить ни звука — слова рвались наружу, но застревали где-то в горле.

— Ваша мать прибегла к психологическому шантажу, а когда убедилась, что с его помощью ничего не добьется, решила заставить вас страдать до конца дней своих. Останься вы с ней, вам пришлось бы исполнять любые ее капризы. Ни о какой личной жизни не могло бы идти и речи. Все ваше существование было бы подчинено одной цели — не расстроить мать.

Отвернувшись, Рут тихо сказала:

— Я должна была ей помочь!

— Сколько лет вам тогда было?

— Семнадцать.

— Слишком мало, для того чтобы стать опорой женщине, находящейся в крайней степени психического истощения. Кроме того, если бы она действительно хотела помощи, то без труда могла бы получить ее.

Потрясенная жестокой логикой Генри, Рут слегка отшатнулась. Не решаясь посмотреть ему в глаза, девушка медленно проговорила:

— Незадолго до смерти мамы отец втайне от нее обратился к очень хорошему врачу, желая хоть чем-нибудь ей помочь, и тот сказал ему примерно то же, что и вы. Может быть, все так и есть и мне не в чем себя винить, но стоит только представить, что она испытала перед смертью… — Рут едва сдерживала слезы. — Все равно, это несправедливо, чтобы чья-либо жизнь заканчивалась подобным образом!

— Разумеется, — рассудительно заметил Генри. — Но, решив именно таким образом наказать вас, она сделала свой выбор. Вы в этом не виноваты.

— Как знать? Не все так просто… — задумчиво произнесла Рут и вновь обернулась к окну, за которым по-прежнему хлестал ливень. — Хорошо бы все этим и кончилось.

— Будем надеяться, ураган основные силы растратит над морем.

— Как часто вы сюда приезжаете? — неожиданно спросила Рут.

— По меньшей мере, раз в год. Честно говоря, хотелось бы чаще, но обстоятельства не позволяют.

Чувствуя, что Генри неохотно поддерживает этот разговор, Рут переменила тему.

— У вас изумительный дом.

— Да, его автор Тони Перкинс. Он новозеландец. Владеет большой автозаправочной станцией, но прирожденный архитектор. Один из самых талантливых в стране. — Генри говорил с явным воодушевлением. — Тони проектирует загородные дома для сливок местного общества, что позволяет ему воплощать в жизнь любые немыслимые фантазии, и я счастлив, что он согласился сделать проект и для меня.

— Я встречалась с ним, — с улыбкой сказала Рут. — Когда между операциями жила у отца, Тони с женой часто бывал у него. — Эта пара вела богемный образ жизни, но оба были потрясающе преданы друг другу. К тому же необычайно умны и доброжелательны. Рут доставляло наслаждение общаться с ними. — Тони безусловно гений! — восхищенно произнесла она.

Наступило молчание. Они стояли у окна и наблюдали, как дождь, то слегка ослабевая, то усиливаясь вновь, колотит по поверхности озера, превращая ее во взъерошенную рябь.

Напряжение в теле Рут росло с каждой секундой. Казалось, все нервные окончания оголились и от любого прикосновения мог произойти взрыв. Она осознавала опасность этого состояния, но не хотела бороться с ним, влекомая страстью, острым желанием, тягой к неизведанному.

Похожие ощущения Рут испытывала, впервые погружаясь под воду с аквалангом, плавая с дельфинами, знакомясь с морской жизнью у коралловых рифов, наблюдая за акулами из клети для подводных исследований. Правда, тогда опасность была сравнительно умеренной.

Значительно меньшей, чем сейчас.

Раньше Рут и представить не могла, что рядом с любимым человеком можно испытывать страх. Любовь казалась ей чуть ли не синонимом надежности, безопасности. Такой была любовь Роберта. Она давала ей уверенность и тепло, которым можно было бы согреться и в лютый мороз. Все страхи и тревоги исчезали, когда он был с ней!

С Генри нельзя было быть уверенной ни в чем. Хотя в нем чувствовались огромная сила воли и бескомпромиссность, объяснить его поступки было почти невозможно, что и пугало Рут. То он твердо заявлял, что они больше никогда не встретятся, то целовал ее с такой страстью, с таким жаром, который, казалось, мог уничтожить все мыслимые преграды. А сейчас Генри опять почти холоден. Да, он обнимал ее. Но лишь для того, чтобы утешить.

— Не хотите ли выпить кофе, чтобы немного согреться? — заговорил наконец Генри.

— С удовольствием. Спасибо! — с готовностью ответила Рут.

Генри проворно и уверенно распоряжался на кухне, словно для него было обычным делом хлопотать там. Не прошло и нескольких минут, как он приготовил изумительный, ароматный кофе.

Достав из буфета большую жестяную банку, Генри выложил ее содержимое в вазу.

— Неужели домашнее? — воскликнула Рут. — Слоеное — самое любимое мое печенье!

— Произведение Питера, — рассмеявшись, пояснил Генри; восторг Рут пришелся ему по душе.

Она откусила хрустящий ароматный кусочек и с блаженством прикрыла глаза.

— Удивительное! Как вы думаете, Питер дает мне рецепт этого чуда?

— Поговорите с ним сами. Он умеет делать и бисквитные пирожные, но мне больше нравятся слоеные, вот он их и печет.

Захватив поднос с кофе и печеньем, они вернулись в гостиную. Сев в кресло и внимательно оглядевшись вокруг, Рут заметила: