вы не давайте ему такого удовольствия — насмехаться. Он — вопрос, а вы ему — ответ, толковый и ясный.

— Ну, знаете…

— А что? Он был в своем праве — на уроке химии интересоваться открытием, за которое академик Семенов получил Нобелевскую премию по химии. А вы были как-то уж очень уклончивы… а?

— Но вопрос не по теме! Да ему и не нужен ответ, он и так знает… — Эмма Павловна розовеет.

Сверху спускался Алеша Смородин. С портфелем — видимо, уходит совсем.

— Стоп, — сказал Назаров. — Почему не на уроке?

— Вот, кстати, тоже из десятого «Б», — вставила Эмма Павловна, уйдя с облегчением от неприятной темы.

Назаров кивнул — мол, знаю, помню.

Алеша словно разбужен вопросом, как бы удивлен.

— Отпустили, — ответил он. — Я очки разбил.

Он предъявил очки и туда, где отсутствовало стекло, с печальной издевкой просунул палец.

— Ну и что? Посидел бы, послушал учителя. Слух в порядке, надеюсь?

Юноша наморщил лоб, усиленно вглядываясь в Назарова.

— Видите ли, — сказал он очень искренне, — когда у человека минус пять и нет очков, он неадекватен сам себе. Кругом туман потому что, вата… Кроме того, у нас два последних урока — сочинение, так что слух ни при чем…

Вздохнул, повернулся и пошел вниз, касаясь перил. Ему не нужна была санкция Назарова на уход.

— Вот как они разговаривают! И это еще лучший из них, — сокрушенно сказала Эмма Павловна.

— Понятно… «Неадекватен сам себе», — повторил Назаров насмешливо.

— Откуда, спрашивается, набрались?

Назаров вытащил из внутреннего кармана тот календарный апрельский листок, где стояло: «Уровень уроков химии!?!»

— Да, кстати. Это я нашел среди записей Серафимы Осиповны. Ознакомьтесь.

Он отдал листок химичке и сразу ушел. Чтобы человек не вскидывался, не спешил обороняться, теряя лицо, а мог подумать.

* * *

Потом он заглянул в кабинет литературы, там была полуоткрыта дверь.

— Десятый «Б»?

Класс вскинул головы, некоторые встали, другие медлили, прикованные к своим исповедальным листочкам.

Кто-то сзади невинным тоном спросил:

— Вы ревизор? На всех уроках будете?

— Тихо ты, остряк, — послышался благоразумный шепот.

— Извините, Марина Максимовна, я отниму полминуты.

Она кивнула. В отличие от ребят, она уже представляла себе, что он такое, что кроется за жестким спокойствием его облика, слегка измененного в худшую сторону недавней стрижкой… От этого человека в начальственной роли она не ждала ничего хорошего для себя.

— Мы могли познакомиться на химии, но там я решил — не стоит… Будем лучше считать, что этого урока, половину которого вы превратили в балаган, — не было. Плохое получилось бы начало у нас… Я Назаров Кирилл Алексеич, новый директор. Временно — пока отозван на сборы ваш военрук — буду вести начальную военную подготовку и автомобильное дело. Вот… Представители сильного пола должны радоваться: смогут получить водительские права…

— А мы? — спросила Таня Косицкая, в лице которой десятый «Б» готовил смену Татьяне Дорониной, которая как раз в том месяце красовалась на обложке «Советского экрана». Сходство и впрямь было! — Нам будет чему радоваться?

Назаров едва заметно поклонился — наверное, ее внешним данным.

— Не беспокойтесь. С новой четверти я и вас «охвачу» — на уроках обществоведения, это мой главный предмет. Есть еще вопросы?

Пауза.

— Вопросов нет. Тогда работайте.

Он сделал знак, чтобы не вставали, и хотел уйти, но его задержали необычные темы на доске. Он прочел и спросил Марину Максимовну тихонько:

— А что, «Гамлет» там действительно провалился? Я об этом нигде не читал…

— А нигде пока и не писали.

— Так откуда же…

— Но мы видели спектакль, — ответно удивилась она. — Своими глазами, в прошлое воскресенье.

— А-а… — протянул он озадаченно и вышел.

* * *

Водруженная на стол груда книг и брошюр была едва ли не выше Назарова.

— Так я пойду, Кирилл Алексеич? — спросил голос библиотекарши.

— Да-да, конечно, я запру сам. Если часть книг возьму домой, то заполню на себя формуляр и все там отражу, не беспокойтесь.

— Ну что вы, вам необязательно…

— Порядок один, — возразил он спокойно и положил перед собой «Руководство учебным процессом в школе» В. П. Стрезикозина. Включил настольную лампу. Снял кожанку и остался в рубашке с галстуком. Чтобы встряхнуться, несколько раз выполнил отжимы от стола.

Услышав чьи-то быстрые каблучки, он выпрямился…

— Верочка, дай мне на двадцать минут «Былое и думы», — сказала Марина Максимовна, думая, что библиотекарша где-то за стеллажами.

— Ушла Верочка, — отозвался Назаров.

— Мне нужен Герцен, я возьму… — она прошла к стеллажу и вскинула брови.

Он покачивался с пяток на носки, смотрел выжидательно.

Она медленно подошла к его столику, сбоку взглянула на книжные корешки. Тут были труды по педагогике, по возрастной психологии, о школе в связи с научно-технической революцией…

— Собираетесь все это осилить? — спросила Марина.

— А что? За неделю — реально.

— Почему не взять домой? Хотя спешить вам некуда: дети, наверно, не плачут?

— Дети имеются. В количестве одной штуки. А визгу — полон дом, особенно когда от взрослых телепередач отдирают… Не представляю, какую надо площадь, чтобы заниматься дома. И вообще я люблю библиотеки. — Он говорил все это сердито. Сердился же на себя, на скованность свою. — Что они набиты мудростью — это само собой. Но я их за то люблю, что человек не может фамильярничать с этой мудростью, понимаете?

— Не очень.

— Ну, не на кушетке читает, где к нему телефон подключен, и телевизор, и жена… Тишина, твердый канцелярский стул и книжка — вот это да, уважаю.

— Ну, это, знаете, роскошь, — колючим тоном заявила Марина и отошла на поиски «Былого и дум». — Вы сумейте-ка в троллейбусе, когда там битком. И в кухне, пока варится суп! И ночью, пока спит сын… — Эта тема задела ее.

— У вас сын? А с кем он днем?

— В яслях. Весной будет три года, в садик пойдет.

— Ясно… А как муж, его успехи?

Марины не видно было за полками.

И не поступило ответа на последний вопрос. Может, не расслышала?

Потом она вышла с нужным томом в руках:

— Пойду, Кирилл Алексеич, ребята ждут.

— До сих пор? У вас там что — литкружок?

— Нет, у нас спор возник, стихийный… Я вспомнила один чудесный аргумент у Герцена…

Она провела пальцем по всей толще книжной груды, что стояла перед директором.

— Как толсто пишут о нашем деле… — Она вытащила из этой кипы тоненькую желтенькую книжку, которую узнала. — А этого недостаточно?

На обложке стояло: Януш Корчак. «Как любить детей».

— Начать, во всяком случае, можно с нее. Спасибо… — Он так продолжительно поглядел ей в глаза, что следовало бы сказать