Первая жертва сорвалась с крючка: Аннушкин рассказал решение домашней задачи на молярную концентрацию раствора. Следующей была Лизка — этой хитрюге всегда везло: списывала и не попадалась. Вот и сейчас оно — вечное Лиз-кино везение — заставило Катю вытащить телефон и проверить, сколько осталось до конца урока. Но она не успела даже взглянуть на экран.

— Белова, положи телефон. — Ольга Викторовна, не дослушав ответ Лизы, встала из-за стола и направилась к последней парте. — Продолжай. Как ты решила вторую задачу? Сколько граммов сульфата меди у тебя получилось?

Катя собралась с духом и выпалила:

— Ольга Викторовна, я не сделала, — и подняла глаза, пытаясь держаться твердо. Она была готова к гневу, но нет — учительница смотрела на нее с насмешливым удивлением и держала паузу — одна минута, вторая…

— Ты что же, не считаешь нужным делать домашние задания? — спросила наконец она тоном человека, глубоко оскорбленного в своих лучших чувствах.

Катя растерялась, не понимая, как загладить вину.

— Нет… я считаю нужным… я обязательно сделаю, Ольга Викторовна. Можно, я завтра принесу?

— Когда ты последний раз решала домашние задачи?

— Я всегда делаю. — Это «всегда» относилось разве что к третьей четверти.

Ольга Викторовна властно протянула руку. Катя отдала тетрадь. Учительница листала ее, улыбаясь. Жертва была найдена.

— Белова, прошу к доске. Новой темы сегодня не будет. Разберем одну из типичных задач на массовую долю вещества. Пиши условие: смешали 200 грамм раствора с массовой долей серной кислоты 15 % и 100 грамм раствора с массовой долей 7 %.

Катя шла к доске, как партизан, понимающий, что враг пока еще не знает главной военной тайны — несделанной лаборатории. Ожидание грядущей неотвратимой кары сковывало, она написала на доске условие и не могла понять, чего не хватает. Страх, внушаемый химичкой, был таков, что ему невозможно было противостоять спокойным равнодушием.

— Ольга Викторовна, первое вещество я написала, а второе не помню. 100 грамм раствора с массовой долей 7 % чего? — Катя обернулась к классу.

Ромка выразительно стучал пальцем по голове, шевеля губами, но она не понимала его. Ольга Викторовна, скрестив руки и наклонив по-боксерски голову, смотрела прямо ей в глаза.

— Какое второе вещество, Белова?

— Что? Вы же сказали… смешали… 200 грамм и 100 грамм…

— Серной кислоты! — выкрикнула химичка ей в лицо.

Быстрым шагом она прошла к доске, взяла мел из Катиных рук и перечеркнула условие.

— Все неверно. Условие простейшей задачи записать не можешь. Домашнее задание делала месяц назад. Чем ты занимаешься на уроках, Белова? — Она словно разгонялась для решающего удара. — Давай свою лабораторную, посмотрим, что у тебя там.

Катя не шелохнулась.

— Ты что, оглохла? Где работа?

Катя смотрела в пол. «Это происходит не со мной, не со мной!»

— Катя, — неожиданно тихо и вкрадчиво сказала Ольга Викторовна, — только попробуй сказать, что и лабораторную ты не сделала. Так да или нет?

Катя отрицательно мотнула головой, выбрала точку на полу и вцепилась в нее взглядом — как будто это был столбик, за который она ухватилась, чтобы не упасть.

Ольга Викторовна продолжила медленно — спокойно, доверительно, с интонациями мудрого наставника, не срываясь на крик и истерию — Кате казалось, что по ней едет разумный каток. От него было невозможно спрятаться. Каток полз по всей ее жизни, останавливаясь и утрамбовывая ее имя в асфальт. Это было излюбленное наказание Ольги Викторовны: по многу раз произносить имя виновного, закрепляя за именем стыд и позор.

— Ты, взрослый человек тринадцати лет, позволяешь себе ходить в государственную школу, занимать место, отнимать у учителя время. Точно так же ты позволяешь себе брать деньги у родителей на кино, одежду, телефоны, да, Катя? И с легкостью паразита ты собираешься так прожить всю жизнь. Ни за что не платя, ни за что не отвечая, будучи в этой жизни до старости халявщицей и безмозглой дурой, Катя. Посмотри на меня!

Катя вздрогнула и на мгновение подняла глаза, но почти сразу же их опустила, боясь расплакаться.

— Ты хоть что-то стоящее сделала в своей жизни? Что-то, что дает тебе право считать себя человеком? Чем ты занимаешься в свободное время? В хосписе помогаешь, в детдоме? Какими серьезными делами занята твоя голова, Катя? Я смотрю, на маникюр, на шопинг, на гаджеты у тебя времени хватает. На мальчиков, наверное, тоже хватает? А школа — по остаточному принципу. А теперь ответь мне, почему я, кандидат наук, написавшая диссертацию международного значения, должна тратить время на тебя вместо того, чтобы продолжать заниматься научной работой? Почему?

Ольга Викторовна, не мигая, смотрела на Катю. Класс боялся пошевелиться, каждый втайне радовался тому, что не он сейчас на эшафоте, но даже эта эгоистичная радость не мешала им чувствовать ту страшную бездонную воронку, в которую погружалась их одноклассница. Все ждали, когда обличение прекратится, но боялись вызвать огонь на себя. Новенький по-прежнему не отрывал взгляд от учительницы.

— Мне интересно, Катя, а что думает мама о твоих школьных успехах? Она тобой занимается или уже пустила в свободное плавание?

Это было то самое — вот так, шаг за шагом, методично и безгневно перебирая друзей, привязанности, привычки, отношения с родителями, мечты о будущем, страхи и желания, чувства, смешивая это все в адский коктейль, Ольга Викторовна добиралась до больного места каждого ученика.

Катя охнула, в отчаянии вскинула голову, хотела что-то крикнуть, но не смогла.

— На следующий урок, Белова, я тебя пущу только после разговора с классным руководителем. Сологуб, в чем дело? Хочешь к доске? — обернулась учительница к классу.

Катя, вырвавшись из-под ее взгляда, громко всхлипнула и выбежала вон.

Она не чувствовала холода. Пронеслась по школьному двору, по футбольному полю и остановилась только у турников. Там, прижавшись лбом к ледяной перекладине брусьев, она наконец дала волю рыданиям. И строила, строила планы мщения — один безумней другого. И опять плакала.

Когда на ступенях у главного входа появились ученики младших классов с родителями, она поняла, что урок окончен и надо возвращаться. Посмотрела на телефон и неожиданно обнаружила месседж от Димы: «надождать». Господи, о чем он? Чего еще ждать? Ненормальный какой-то…

Все знания Инги про морг были из ментовских сериалов начала 90-х — с темными коридорами, грязью, полупьяными мрачными врачами, да из ужастиков, где восставали мертвецы с костлявыми руками. Особенно она беспокоилась о запахах. Они привязывались к ней. Потом, хоть бы и через месяц или через год, ей достаточно было только уловить носом нечто похожее, чтобы мгновенно провалиться в атмосферу прошлого — со звуком и изображением. Она в деталях помнила гнилостно-сладкий аромат мясного отдела из «Продуктов» на Цветном, плесневелый запах пыли в старой бабушкиной квартире, химическую атаку из кладовки в их редакции, вонь раскисшей мусорки во дворе ее дома, резкость дорогого одеколона Арега. Но, к счастью, так же легко вспоминала сливочность детской Катиной макушки или карамельный дух маминого вишневого пирога.