До поступления в институт мать и дедушка были главными людьми в моей жизни. Чему они меня научили и от чего уберегли – ночи не хватит вспомнить. Но последнее мамино решение, кардинально повлиявшее на мою судьбу, засело у меня в голове крепко. Можно всю прожитую с человеком жизнь перебрать и не понять ничего, а можно взять один только эпизод, но в нем человек уместится полностью, во всем своем многообразии. И если я по-настоящему хочу разобраться в своей пошедшей наперекосяк жизни, если пьяный, с разбитой мордой, после традиционного скандала с женой вспомнил наглухо и совершенно осознанно забытый черный день своего взросления, то без мамы мне не обойтись.

* * *

Незадолго до окончания школы при очередном мед осмотре в военкомате меня отвели в какую-то темную без окон комнату, где сидел усатый сорокалетний дядька в штатском. И случился у нас с ним разговор. Путаный, неясный, но многообещающий. Насколько я понял, дядька был из Конторы, но не упырь, как я представлял чекистов по книжкам Солженицына и рассказам дедушки, а вполне обаятельный и даже прогрессивный дядька. Он долго расспрашивал меня о планах на жизнь, делился своими передовыми и для восемьдесят восьмого перестроечного года политическими взглядами, а потом сделал предложение:

– Понимаешь, Витя, – сказал задушевно, – время сейчас сложное, горячее, страна на перепутье, и, как ты догадался, служащие той организации, которую я представляю, просто так лясы не точат. Особенно в такое сложное время. Следили мы за тобой. Да ты не пугайся, дурачок, в хорошем смысле следили. Ты парень активный, неглупый, общительный, девкам нравишься, победитель всех возможных олимпиад – от математических до исторических, по языку в школе успеваешь лучше всех… И вообще, хороший ты парень! Наш, советский! Может, сам еще об этом не догадываешься, но, поверь мне, мы точно знаем, что наш. Подходишь ты нам, Витя, поэтому предложение у меня к тебе такое. Вместо армии на год-два идешь в школу КГБ, то есть для всех – в армию, а на самом деле – в нашу школу. Школа, кстати, находится в Москве, так что выходные дома при хорошей учебе – гарантирую. Но самое интересное начнется потом. Думаешь, погоны всю жизнь носить будешь и маршировать на плацу в сапогах? Нет, Витек, наша организация не про это. Любой гражданский вуз. Любой, согласно твоим склонностям, и не какой-нибудь задрипанный урюпинский политех, а из ведущих: МГИМО, МГУ, Бауманка, юридический – все, что душа пожелает. Лично я думаю в МГИМО тебя направить, на экономический факультет. Языки, математика, история – все там востребовано будет. А потом, Витя, – загранки, капстраны в основном, тем более мы с ними дружить собираемся, опыт перенимать. Но дружба дружбой, а табачок врозь. У нашей с тобой Родины есть свои интересы, и мы с тобой их будем отстаивать. Юлиана Семенова смотрел – «ТАСС уполномочен заявить»? Вот примерно так. Гордись, парень, мы со всей Москвы двадцать человек в год на эту программу отбираем, и ты попал в их число. Гордись и думай о перспективах: интересная осмысленная жизнь, возможность весь мир посмотреть, Родине послужить. Ну, и две зарплаты, между прочим, – гражданская и военная. Погоны у тебя, конечно, будут, но хорошо спрятанные под красивым пиджаком иностранного производства. Ну как, заинтересовал?

Заинтересовал он меня – не то слово. Такие возможности, загранка, да и Юлиана Семенова я обожал. Когда Штирлица по телику показывали – замирал, как и вся страна, перед экраном в трансе. Единственное, что смущало, – это три веселые буквы в названии организации дядьки. Заключить договор с КГБ для меня было как на сделку с дьяволом пойти. И что на это скажет Славик? А как же Солженицын, прочитанный мною тайно три года назад у деда в квартире? Три года назад за «Архипелаг» меня этот дядька не в МГИМО, а намного дальше послал бы, вместе с дедушкой. С другой стороны, время быстро меняется: сейчас Солженицына на каждом углу продают, и в Конторе люди разные появляются…

– Конечно, заинтересовали, – осторожно ответил я дядьке, – но решение ответственное. Мне подумать надо, с родителями посоветоваться.

– А я и не сомневался, что ты будешь думать. В нашу Контору недумающих не берут. Это в ментовку – добро пожаловать без мозгов. А у нас все строго, голову на плечах иметь необходимо. Думай, советуйся. Тебе сколько времени понадобится?

– Неделя, может быть, две.

– Вот и отлично! Через две недели увидимся. До свидания, Витя.

– До свидания, – сказал я, но вдруг понял, что он не оставил мне своих координат. – Подождите, а как я вам сообщу о своем решении, как найти-то вас?

Дядька только весело рассмеялся и потрепал своей холеной рукой мои волосы.

– Не волнуйся, Витек, мы тебя сами найдем. Ох, уморил, «как сообщить о своем решении?». Забавный ты… Ну ничего, это скоро пройдет, если договоримся. Иди-иди давай, до встречи.

Вечером в квартире у деда собрался семейный совет. Голоса разделились по половому признаку. Бабушка Муся и мама были категорически против. Отец скорее за, но осторожно, открыто выступать против такой жены, как моя мать, – себе дороже. Особенно меня поразил Славик.

– А чего, – сказал он, подумав немного, – хороший вариант. Все равно страна наша навернется лет через пять-десять, а ты при делах будешь, с хорошей специальностью, с языком, со связями. Страна навернется, а люди останутся. Ты только в партию не вступай, коммунистам точно недолго осталось…

Все-таки в моем дедушке романтика и прагматизм смешались в удивительной и даже слегка противоестественной пропорции. Натерпелся он от ЧК немыслимо, чуть жизнь они ему, сволочи, не сломали, однако включил свою светлую голову, произвел расчет и хладнокровно выдал результат: нужно идти в КГБ. Ну, раз Славик не против, то сомнений у меня не осталось. А вот мама с бабушкой сопротивлялись отчаянно. Главное, непонятно – почему? Хорошая работа, загранки, высокий материальный и социальный статус… Неужели они не желают удачной, интересной судьбы своему сыну и внуку? И аргументы какие-то бабские, истеричные: что-то про абсолютное зло, про изначальную дьявольскую и проститутскую сущность любой тайной полиции… Вообще ничего конкретного. Решения у нас в семье всегда принимались единогласно. Спорили до хрипоты, но не расходились, пока не достигали консенсуса. В этот раз разойтись пришлось. Неделю мы с дедом и отцом убеждали маму. Мне очень льстило предложение усатого дядьки, да и приключений хотелось, как и всем мальчишкам на свете. А вот насколько далеко смотрел дед, я понимаю только сейчас. Убедили тогда почти. Одно только условие мать выдвинула:

– Хочу лично встретиться с кагэбэшником. Пока его не увижу – согласия не дам.

– Конечно, увидишь, – ухмыльнулся Славик. – Витька несовершеннолетний, и потом, он согласился уже практически, только у мамки разрешение получить отпросился. Чего с ним разговаривать? Следующая встреча с тобой будет – помяни мое слово, уж я эту систему знаю хорошо.

Так и произошло. Ровно через две недели после встречи в военкомате родителей вызвали к директору школы. Я сразу догадался зачем. Решили так: отец с матерью пойдут к директору, а я со Славиком на всякий случай буду ждать их во дворе школы – вдруг понадоблюсь. Ох, как стучало у меня тогда сердечко. Не шалость мою мелкую они обсуждали, а будущую жизнь. Судьбоносные минуты – длинные.