перешёл в столь личную плоскость, но ведь сейчас я имею право знать, так? Андрей первый пересёк границу между нами, напугав меня своими действиями.

— Этот человек умер, Лин, — его голос звучит приглушенно, когда он отвечает, а в глазах образуется ещё больше льда, чем до этого.

— Вы... любили его?

— До сих пор.

В воздухе повисает тишина и становится холодно. Нет, я уверена, что причина не в том, что на Сейшелы вдруг опустился арктический мороз. Холод исходит от глаз мужчины. Я всматриваюсь в их глубины и, кажется, вижу трещины. Лёд трескается, а из трещин веет ледяным дыханием прошлого этого человека. И я не уверена, что готова с ним столкнуться. Мне и моего прошлого хватает.

Простой ответ "до сих пор", а смысл может быть разный. Любит до сих пор или до сих пор любил?

*****

— Возвращайся в кухню, Лин. Доешь спокойно. Я не стану больше тебя беспокоить сегодня. Я был не прав, когда проявил несдержанность, и прошу за это прощения. Да, ты можешь уйти, как я уже сказал, только это бегство ничего не изменит в твоей жизни. Ты не избавишься от Царёва и не научишься защищаться. Убегать вечно не получится.

Андрей уходит. Не пытается меня удержать и не дожидается, когда я сама вернусь на кухню или хотя бы к себе в комнату. Он оставляет мне право выбора, за которое я только что билась. Он ставит меня лицом к лицу с вопросом — готова ли я бороться или же поджав хвост продолжу прятаться?

Глядя в постепенно удаляющуюся от меня спину мужчины, я вдруг задумываюсь, что на самом деле никогда не боролась. Я пряталась, скрывалась, убегала, плакала, боялась, но не боролась. Все мои попытки справиться со случившемся в прошлом огрнаничивались походом к психотерапевту, приёмом успокоительных и убеждением себя, что я обязательно вернусь к прежней жизни, забуду весь ужас, что со мной произошёл, кто-нибудь наконец посадит за решётку этого Царёва, или он сам отстанет от меня, и я наконец смогу вздохнуть полной грудью.

Но я никогда по-настоящему не боролась. За себя. За свое право на нормальную жизнь.

И мне вдруг настолько обидно и больно становится, что Андрей вот так сказал и попал в самую точку. Человек, знающий меня от силы один день, сумел задеть глубочайшие раны внутри и вскрыть их все одной резкой фразой.

Мне хочется рвануть вслед за ним, ударить и сказать, что ничего он не понимает! Никто не может понять меня, потому что не знает, что мне пришлось пережить! Хочется его ударить, сделать ему больно, даже несмотря на то, что он прав.

Конечно, я не бегу. Просто стою возле двери и плачу. Глотаю слезы, пытаясь принять решение, от которого будет зависеть моя дальнейшая жизнь. Выйти за дверь и убежать? Снова сменить место жительства? Снова бояться? Или остаться здесь и бороться?

Если я уйду, вряд ли Андрей станет ждать моего возвращения. Он здесь по просьбе отца, но если я сама не захочу его помощи, он просто не будет её навязывать.

Неуверенно отлепляюсь от двери и делаю осторожный шаг вперёд.

Я не хочу убегать.

Мне все ещё неловко и странно из-за ситуации с Андреем, которая произошла на кухне, но он ведь постарался объяснить причину своего поведения и даже извинился. Сейчас я могу лишь поверить ему и дать шанс помочь мне, или не поверить и потерять этот шанс...

Всё же я возвращаюсь. Боязливо заглядываю в кухню, вижу, что мужчины там нет — значит, он ушёл к себе в комнату. Затем прохожу к столу, беру чистую вилку и доедаю без особого аппетита остывший ужин. После убираю грязную посуду в посудомойку и отправляюсь к себе.

Мимо двери, ведущей в спальню Андрея, крадусь как мышка. Может, я и хочу бороться, но не настолько осмелела. В любом случае, он наверняка слышал, что я не ушла...

Комната встречает меня духотой, тишиной и одиночеством. Время позднее и пора ложиться спать, но я никак могу выбросить из головы слова мужчины о собственном бегстве.

Нечто подобное сказал мой врач на последнем сеансе, когда я заявила, что по-прежнему сплю только на успокоительных. Вроде того, что я бегу от собственной боли, а не пытаюсь с ней справиться, позволив ей быть и уйти. Я разозлилась на него и перестала ходить на приёмы.

Но сейчас мне кажется, что он был прав.

Почему я пью лекарство?

Оно помогает мне не вспоминать лишнее, оно замещает те ресурсы, которые моё тело отказывается искать само.

По привычке достаю коробочку с таблетками из сумки и долго смотрю на неё, усевшись на кровать.

Пусть моим первым шагом в борьбе за себя и свою новую жизнь станет отказ от лекарства.

Открываю ящик и бросаю таблетки туда, после чего быстро расправляю постель и ложусь спать.

Мне снится Андрей. Почему-то я уверена, что это сон. Не знаю, почему. Наверное, потому что в реальности подобное между нами вряд ли могло бы происходить.

Он заходит ко мне в комнату без стука, закрывает дверь и медленно направляется к постели. Я молча смотрю на него, жадно впитываю взглядом каждое его движение.

На нем только домашние спортивные трико и больше ничего. Его тело великолепно — как у греческого бога, как бы банально это ни звучало. К такому телу хочется прикасаться, его хочется обнимать, ласкать и целовать. Но подобное может хотеться лишь здоровым людям, не таким, как я.

Я не могу. Не могу ведь?

Пока я мысленно пытаюсь ответить на свой же вопрос, Андрей уже подходит вплотную к постели и неторопливо опускается на матрас рядом со мной.

Миг и его тело накрывает меня сверху, придавливает своей тяжестью к кровати, вышибив весь воздух из лёгких. Я чувствую каждую его мышцу, чувствую, какой он большой и напряжённый там, внизу. Хочу потереться об него, но мне это кажется просто ненормальным, поэтому я просто неподвижно лежу и смотрю на мужчину во все глаза, не дыша и не моргая.

— Боишься меня, Лин? — Андрей задаёт тот же вопрос, который уже задавал в машине.

Только тогда это была реальность, а сейчас просто сон.

"Мне нечего бояться. Это всего лишь сон. Только сон" — мысленно убеждаю себя, но Андрей будто слышит, о чем я думаю.

— Конечно, тебе нечего бояться. Ты ведь на самом деле вовсе не страх ко мне испытываешь, да, Лин? Что ты чувствуешь?