Горчаков недаром говорил: «Мне неприятно ходить с вами по одному авианосцу» — занятие проходило на борту «Дзуйхо». Неделя в космосе! Неделя учебных вылетов по самой напряженной программе, а на закуску сдача зачетов по боевому применению бортового вооружения!

Налетается сокол занебесья до полного «не могу», причалит, примет душ и марширует в инструктажный зал, где его уже ждут преподаватели всяческой теории. Ну, понятно, чтобы походное время зря не расходовать.

А перед сном — зубрить к завтрашнему. Иначе никак. Приземляемся, моемся, две-три оздоровительные пары, зубрить и — в койку. В шесть утра подъем (с переворотом, ха-ха) — и всё сначала.

После шести часов пилотажа лекции проходят несколько… вяло. О том, что после всех описанных экзерсисов подготовка заданий на завтра не прет, умолчим. Именно поэтому вся наша группа не блистает. То есть блистает, конечно, но только совокупными усилиями. А. А. Горчакова расстраивать никому не охота, потому как если он зачислит тебя в «мамино несчастье», сдавать экзамен — замумукаешься.

А. А. уверен, что его предмет — самый главный (как уверены в этом две трети преподов), отчего ссылок на жуткую загруженность базовыми истребительными предметами не принимает и не понимает. Совсем. «Ну как же, — говорит он, — этика и есть база баз и основа основ!» А то, что за два часа активного маневрирования кадет теряет два килограмма, для него не аргумент — он это отлично знает, ибо сам такой.

Сейчас он пытает Вениамина Оршева насчет непрямых угроз. С прямыми всё ясно: концентрация боевых звездолетов и баз обеспечения в районе, гарантирующем достижение стратегических зон Объединенных Наций за один Х-переход — это уже, считай, война. У вероятного противника вскрыта мобилизация — шли ноту на высшем уровне: вы что творите, сволочи?!

Это вещи прозрачные.

А перевод промышленности на военные рельсы? А если не всей, но лишь некоторых ее сегментов? Каких?

— Всё вы, кадет Оршев, правильно рассказываете, — похвалил он и тут же сдал назад. — В деталях правильно. Главного я так и не услышал. Главное — это контекст проблемы. Поймите, война — это политика в высшем ее проявлении. Зачастую войну проигрывают задолго до ее начала, без единого выстрела. Так случалось не раз и не два в истории. В том числе, в истории России.

Глаза Горчакова подернулись нездешней дымкой и он, отступив на два шага, повлек нас за собой, в пучины отечественной старины.

— Вспомните середину XIX века и Крымскую войну, когда политика царя Николая I проиграла войну Англии и Франции. Вспомните начало XX века, когда Россия оказалась втянутой в две войны за десять лет: 1904 год — с Японией, 1914 год — с Германией и Австро-Венгрией. Игнорирование непрямых угроз в этих случаях привело к вступлению в войну на столь невыгодных условиях, что оба раза закончились катастрофой. В конце XX века Россия была мощнейшей державой в военном и экономическом планах, но, проиграв борьбу на информационном поле, едва не погибла, будучи расчлененной на несколько удельных княжеств. Воссоединение заняло три четверти XXI века! В следующих столетиях политики заигрывали с капиталом транснациональных корпораций, из-за чего практически все ключевые отрасли страны оказались банально скуплены. Результат мы все помним: мировая война, применение ядерного оружия, миллионы погибших. С учетом предыдущих ошибок, теперь мы уделяем непрямым угрозам самое пристальное внимание. Развертывание информационного наступления, массированные покупки собственности, принадлежащей стране и ее гражданам, финансовое давление, культурная экспансия, в чем бы она ни выражалась — вот признаки непрямых угроз. По отдельности — это опасные поползновения врага, требующие немедленного противодействия. Все вместе — фактическое объявление войны, на которое может быть дан жесткий силовой ответ. А сейчас поговорим о том, когда и при каких условиях этичным считается открытие военных действий без формального объявления войны…

И так два часа.

Позади осталась убойная контрольная по астрогации (которую я скатал у Оршева).

А впереди, то есть завтра, нас ждал пилот-инструктор Станислав Сергеевич Булгарин и курсовой зачет по применению бортового оружия по наземным целям при действиях в группе.

После, слава Господу, домой, на Новую Землю к белым медведям и золотым выходным дням!

До вожделенного отдыха требовалось дожить.

Да-да, дожить. Не просто сдать зачет, а именно остаться в живых. Конечно, на полигоне по нам будут стрелять из учебных имитаторов, но штурмовка наземных объектов, да еще на Титане — штука опасная. По статистике, на тысячу кадетов — семь погибших.

Даже до одного процента не дотягивает, скажете вы? А я отвечу: но как неохота очутиться по ту сторону статистического порога! Ужас!

Пролет среди скал на сверхмалой, атака с «горки», уход на сверхмалые, ретирада на низкую орбиту и атака в пикировании из космоса. На засечку и поражение цели отводятся считанные секунды, а потом — попал, не попал — изволь фигурять и сыпать ловушки, так как тебя в это время поймают в прицелы и постараются сбить.

А истребитель РОК-14 «Змей Горыныч» — машина строгая. Очень мощная, маневренная, но строгая. Любое движение штурвала он повторяет моментально до тысячных градуса. То есть на скорости побиться — элементарно.

Капитан-лейтенант Булгарин — мужик. Настоящий, понимаете ли, мужчина. Сильный, как мамонт, уверенный в себе до безобразия, знающий дело до мелочей. А оттого — придирчивый, грубый и очень требовательный.

Помню, на первом курсе, когда мы были салаги, зеленые что твой камуфляж, Булгарин объяснял нам, как забираться в истребитель.

— Вот это называется — люк. Кадет запихивает в люк себя целиком, это ясно? Вот эта херовина — рукоять задрайки. Ею кадет себя задраивает внутри ероплана. Ясно? Только рукоятью! Я запрещаю вам, идиотам, засовывать пальцы в щель, это не папин электромобиль! Люк — элемент бронирования кокпита, весит полцентнера и приводится в движение сервомотором. Люк качнулся — мотор включился, потому что флуггер любит себя герметизировать. Он ваши корявые ковырялки отрубит за полсекунды, и вы никогда не сможете дрочить, ясно?! Короче, если я увижу кого-нибудь, кто пытается закрыть люк рукой, он будет признан конченым дебилом и получит по лицу. Это ясно? Что лыбишься, ты, гвоздь беременный?

Вот в таком ключе проходили занятия у Булгарина.

На вылетах он нас драл нещадно, совершенно не обращая внимания, что перегрузки, которые он выдерживал шутя, для юноши с тонкой шеей и трогательным кадыком — адская пытка.

— Лучше я тебя, Румянцев, угроблю сейчас, — говорил он после того, как я потерял сознание в мертвой петле, — чем ты потом своими сперматозоидами заразишь половину директории! Я получу выговор, скину червонец на похороны и буду спать спокойно, потому что все хорошо: ты мертвый и ведущего в бою подставить не сможешь. Ты меня понял? Иди теперь тренируйся, конь в яблоках.

И все-таки мы любили этого человека с хамскими замашками. Замашки-то хамские, без вопросов, но он учил, и учил на совесть. Он никогда не сдавал подчиненных начальству, всегда разбирался сам, и — брал вину на себя.