А она должна была постараться ради него. Подземелья, охранник, голоса и потревоженные ими воспоминания – она все вынесет. И переживет еще сто раз, если это поможет ей снова увидеться с Лукой.

Когда Ана думала о нем, у нее болело сердце. Ее горе было бездонной черной ямой, но нельзя было в нее падать. Не сейчас, когда она была так близка к тому, чтобы найти единственного человека, способного помочь ей вернуть честное имя.

– Рамсон Острослов! – рявкнул охранник, останавливаясь у камеры. – К тебе пришли.

Зазвенели ключи, дверь неохотно и со скрипом открылась. Охранник повернулся к ней, подняв факел, и Ана заметила, что его взгляд вновь скользнул по ее капюшону.

– Он внутри. Я буду здесь – крикните, когда будете готовы выйти.

Собрав всю свою смелость, Ана резко вдохнула, расправила плечи и сделала шаг внутрь камеры.

Ее встретил едкий запах рвоты, к которому примешивалась вонь человеческих экскрементов и пота. В дальнем углу, привалившись к засаленной стене, сидел человек. Его рваные рубаха и штаны были запачканы кровью, на его запястьях виднелись ссадины от кандалов, приковывавших его к стене. Лица Ана не могла разглядеть – она видела только спутанные темные волосы. Но затем он поднял голову, и она поняла, что часть его лица скрывала грязная борода, в которой виднелись остатки пищи.

И это гений преступного мира, чье имя она выпытывала у дюжины воришек и жуликов? Человек, на которого она возлагала все свои надежды последние одиннадцать месяцев?

Однако, почувствовав на себе внимательный взгляд, Ана застыла. Он был молод – намного моложе, чем, по ее представлению, следовало быть знаменитому на всю империю преступному лорду. От удивления у нее сжался живот.

– Острослов, – сказала она осторожно, проверяя, не подведет ли ее голос, а затем добавила громче: – Рамсон Острослов. Это твое настоящее имя?

Уголок рта заключенного пополз вверх, изображая ухмылку.

– Смотря что ты понимаешь под настоящим. В местах, подобных этому, настоящее и вымышленное часто меняются местами.

Говорил он плавно, но в его голосе звучали резкие нотки, характерные для речи кирилийской знати.

– Как тебя зовут, дорогая?

Вопрос застал Ану врасплох. Уже год она ни с кем не обменивалась любезностями, если не считать Мэй. Анастасия Михайлова, – хотелось ей ответить. Меня зовут Анастасия Михайлова.

Хотя так ее никто не звал. Анастасия Михайлова была принцессой, наследницей престола Кирилийской империи, утонувшей одиннадцать месяцев назад в попытке избежать казни за убийство и измену Кирилийской короне. Анастасия Михайлова была призраком, монстром, который не имел права на существование.

Ана сильнее сжала края своего капюшона.

– Мои имя тебя не касается. Как быстро ты можешь найти человека в пределах империи?

Заключенный рассмеялся.

– Сколько ты можешь мне заплатить?

– Отвечай на вопрос.

Он наклонил голову набок, на губах играла насмешливая улыбка.

– Зависит от того, кого ты ищешь. Возможно, несколько недель. У меня целая сеть коварных шпионов и законченных прощелыг, которым я поручу найти следы нужного тебе человека. – Он замолчал и сложил руки, звеня цепями. – Гипотетически, конечно же. Даже у меня не безграничные возможности, пока я сижу за решеткой.

Во время разговора у Аны складывалось ощущение, что она ходит по натянутому канату, одно неправильно сказанное слово – и она сорвется. Лука учил ее основам ведения переговоров: воспоминание об этом подобно свече озарило тьму камеры.

– У меня нет нескольких недель, – сказала Ана. – И мне не нужно от тебя никаких иных действий. Только имя и место.

– С тобой непросто договориться, моя милая.

Острослов оскалил зубы, а Ана прищурилась. По его свободной манере речи и веселому огоньку в глазах было понятно, что он находит ее отчаянье забавным, хотя не представляет, кто она и зачем пришла.

– Но, к счастью, я сговорчивый. Давай договоримся, дорогая. Освободи меня, и можешь распоряжаться мной как хочешь. Я найду твоего прекрасного принца или твоего злейшего врага за две недели, будь он на краю пустыни Арамаби или в небе Кемейранской империи.

Манерная медлительность его речи чуть не вывела Ану из себя. Она догадывалась, как действовали подобные коварные преступники. Дашь им то, что они просят, и они тут же воткнут тебе нож в спину – не успеешь и глазом моргнуть.

Она не попадет в эту ловушку.

Ана запустила руку в складки своего потрепанного плаща и извлекла оттуда кусок пергамента. Это была копия одного из рисунков, которые она сделала сразу после смерти папы. В тот период кошмары заставляли ее просыпаться посреди ночи, а образ этого лица, преследуя, не покидал ни на секунду.

Быстрым движением она развернула пергамент.

Даже в льющемся из коридора тусклом свете факела Ана могла разобрать черты человека на портрете: лысая голова и меланхоличные, преувеличенно большие глаза, придававшие владельцу сходство с ребенком.

– Я ищу мужчину. Кирилийского алхимика. Он когда-то был врачом во дворце в Сальскове. – Она помедлила, но решила рискнуть. – Назови мне его имя и где его найти, и я освобожу тебя.

Внимание Острослова было приковано к рисунку с того момента, как она его развернула. Он смотрел, как голодный волк на добычу. На мгновение его лицо застыло и стало непроницаемым. А потом его глаза широко распахнулись.

– Он, – прошептал Острослов. И это слово зажгло огонек надежды в ее сердце, теплый, как лучи восходящего солнца после долгой-долгой ночи.

Наконец-то.

Наконец-то.

Одиннадцать лун она пряталась, в одиночестве проводила темные ночи в холодных северных лесах Кирилии, а днями обыскивала город за городом и в конце концов нашла человека, который знал убийцу ее отца.

Рамсон Острослов – это имя шептали бармены, завсегдатаи пивнушек и охотники за головами, когда возвращались ни с чем после поисков неуловимого алхимика. Самый могущественный криминальный лорд кирилийского подполья, имеет много связей. Он мог отыскать даже принадлежащую благородной даме гужкину мышку на другом краю империи и всего за неделю.

Возможно, они были правы.

Ана всеми силами пыталась унять дрожь в руках: она настолько сосредоточилась на его реакции, что почти забыла дышать.

Глаза Острослова все еще были прикованы к портрету, он, словно завороженный, протянул руку:

– Дай посмотреть.

Сердце Аны бешено билось, когда она рванулась вперед, чуть не запнувшись в спешке. Она протянула заключенному пергамент. На мгновение, тянущееся бесконечно, Острослов, подавшись вперед, прикоснулся большим пальцем к углу рисунка.

И вдруг набросился на нее. Его рука сжала ее запястье мертвой хваткой. Другой рукой он зажал ей рот, прежде чем она успела закричать. Он резко толкнул ее вперед, развернул и прижал к себе. Почувствовав смрад его грязных волос, Ана приглушенно застонала.