Я судорожно сглатываю и делаю шаг назад, больно врезаясь бедром в край стола.

— Детка решила кусаться? — мягко спрашивает Соболевский, наступая на меня. Вот только эта мягкость — подушечки лап тигра, скрывающие смертоносные когти. От него веет первобытной угрозой, и у меня внутри все скручивается от страха. — Детка хочет отработать бесплатно, в счет испорченного имущества, да?

— Не подходи! Отойди от меня! Пожалуйста! — я уже не требую. Прошу.

Хотя сама понимаю, что просьбы бесполезны. Я с тем же успехом могла бы умолять бетонную стену.

Но когда его руки больно сжимают мои запястья, вдруг приходит неожиданное спасение.

— Васильева здесь? — кричит секретарша Лилия Матвеевна, заглядывая в приоткрытую дверь столовой. — К декану.

Господи, какое счастье.

— Я здесь! — кричу я так громко, что Соболевский морщится, но меня не отпускает.

— Она занята, — шипит он и гневно смотрит в сторону Лилии Матвеевны, но та абсолютно непрошибаема и только иронично ведет бровью.

— Вот еще вашего мнения, Соболевский, я не спросила. Потом свою занятость продолжите. Сначала дело, потом развлечение.

Обычно меня очень раздражает Лилия Матвеевна своим вредным и неуступчивым характером, но сейчас я просто расцеловать ее готова.

Я выдираюсь из рук Соболевского, хватаю сумку и бегу к выходу, а в спину мне несется хриплый злой шепот.

— Мы еще не закончили с тобой, детка. Жди. Я тебя найду. ***

Я иду за Лидией Матвеевной в сторону деканата и с горечью думаю о том, что ни один из тех, кто был сейчас в столовой, не вмешался и не спас меня от этого ненормального. Даже пальцем никто не пошевелил. Кажется, им наоборот доставило удовольствие, что меня у них на глазах оскорбили и унизили. Может, это месть за все те случаи, когда преподаватели ставили меня им в пример и говорили, что мозги не купишь?

Мозги — нет. А вот диплом, к сожалению, да.

И я прекрасно знаю, что тот же хоккеист Багров почти не учится, проводя все свободное время на сборах. Но при этом переходит с курса на курс без проблем. Как так получается?

Яворского я тоже на лекциях особо не вижу. А Соболевский…

Черт. При одной только мысли об этом уроде горло перехватывает спазмом, а под ресницами дрожат непролившиеся слезы. Нет! Не буду о нем думать!

И только подойдя к кабинету декана, я вдруг понимаю, что совсем не знаю, зачем меня туда вызвали. Лилия Матвеевна смотрит на меня своим фирменным взглядом «чем меньше будешь спрашивать, тем дольше проживешь», и мой вопрос умирает, не родившись.

Захожу в кабинет к Ираиде Ивановне и топчусь у порога, ожидая, пока она поднимет глаза от бумаг и заметит меня.

— Оля. Здравствуй! Проходи.

И меня вдруг распирает от гордости, потому что декан помнит мое имя. Все-таки я одна из лучших студенток! Не зря я просиживаю дни и ночи над учебниками, не зря так старательно слушаю лекции и не пропускаю ни одного семинара — стараюсь взять максимум и отработать каждый рубль, заплаченный за учебу в этом престижном вузе.

Но радуюсь я недолго, потому что Ираида Ивановна хмурится и говорит:

— Мне позвонили из бухгалтерии и сказали, что у тебя не оплачено за этот семестр. С твоими родителями не удалось связаться, трубку они не берут и на письма не отвечают. У вас дома что-то случилось?

Я изумленно моргаю.

— Нет, — убежденно отвечаю ей. — У нас все в порядке. Наверное, это недоразумение. Я еще в начале сентября спрашивала у папы, заплатил ли он за обучение, и он сказал, что да.

— Может, платеж не прошел? — предполагает декан. — Оля, реши, пожалуйста, этот вопрос. Если оплаты не будет в течение недели, ты будешь отчислена. И потом даже если восстановишься, то уже за полную стоимость.

— Нет! — я пугаюсь до полуобморока и трясущихся рук.

Куда там Соболевскому — ему и вполовину так не удалось меня напугать, как декану. Обучение в нашем вузе стоит совершенно нереальных денег, даже с учетом того, что пятьдесят процентов за меня оплачивает стипендиальный фонд. Без этой скидки денег, оставленных мне бабушкой в наследство, не хватит даже на то, чтобы доучиться второй курс.

— Это недоразумение, — повторяю я горячо. — Честное слово! Родители заплатят!

— Я очень на это рассчитываю, — говорит она мягко. — Ты очень способная девочка, Оля. Твоя победа на городской студенческой олимпиаде это доказала. Я бы рада была учить тебя бесплатно, но у нас нет бюджетных мест. Совсем. Это сугубо коммерческие специальности, понимаешь? Обучение на английском, преподаватели из-за рубежа — это все стоит денег.

— Понимаю, — отзываюсь я, а сама извожусь от мыслей о том, что же такое случилось с платежом, раз он не дошел. Может, папа неверно что-то оформил? И деньги потерялись? Надо скорее прийти домой и все проверить.

На кону мое будущее. Будущее, ради которого моя любимая бабушка, рискуя вызвать на себя гнев родственников, оставила мне все свои сбережения. Включая деньги за проданную двушку. И написала в завещании, что все это должно пойти на мое образование. Родители сначала хотели купить на эти деньги квартиру и сдавать ее, но я пригрозила им пойти во все СМИ,  рассказать эту историю и опозорить их на весь город, и они нехотя согласились платить из этих денег за учебу. Хотя я буквально каждый день выслушивала от них, что я дура и что все это полная блажь. Напрасная трата денег.

— Я сегодня же все решу, Ираида Ивановна! — твердо говорю я, вежливо прощаюсь и выхожу из ее кабинета. Так же вежливо говорю «до свиданья» нашей секретарше, а Лилия Матвеевна смотрит на меня волком и презрительно фыркает в ответ. Но это ее нормальное состояние, так что я не беру в голову.

Открываю дверь, ведущую из деканата в коридор, и тут же испуганно захлапываю обратно. Сердце колотится, как пойманный воробей, потому что там — в коридоре — я вижу спину Соболевского. Он стоит там один, без своей компашки, но менее страшно мне от этого не становится.

— Что? — агрессивно спрашивает Лилия Матвеевна, потому что ей явно непонятны мои метания туда-сюда.

— Можно я у вас посижу, — прошу я.

— Нет, нельзя! Тебя там кавалер твой не заждался? Еле оторвала его от тебя в столовой. Ну что