Профессор Вознесенский бросил рентгеновские снимки в папку. Положил ее на левый край стола.

— Молодец, Аланчик. Не операция, а песня.

Алан Борисович поморщился. И от громкого голоса и от обиды. Ответил зло.

— Издеваетесь? Я здесь причем? Колясников молодец, а я… Я трус. Плохой человек. Жиес!

— Э-э-э. — замахал руками профессор Вознесенский. — Что за заяц этот тигр. Колясников — ремесленник. Как впрочем и я. Миокард чужой продуть и почистить. Чего может быть проще. А вот сердце. Единственное и родимое. Ковыряться в нем? А может это и не осколок вовсе, а такая себе очередная трабекула. Я бы не смог. Много думал бы и опять бы не смог.

— Вы про кафедру? — не распознал до конца Алан Борисович.

Профессор Вознесенский вздохнул. Подошел к Тумаеву и положил ему руку на плечо.

— Про то, что ты Алан Борисович Тумаев рискнул. И не девочкой. Струсил геройски. Понял, наконец? Плохой ты человек.