себе уйти и не возвращаться. А на следующий день он просил прощения, обещал исправиться. Она прощала. И так из раза в раз по кругу. Уходила, он возвращал.

В другие дни было терпимо, но в Новый год было тяжелее всего. Со временем покупка новогодней ели стала её обязанностью. Не то, чтобы прям её, но он обещал купить, но всё тянул, и, когда до Нового года оставался один день, она не выдерживала и шла на ёлочный базар сама, выбирала самое приличное деревце из оставшейся некондиции и тащила на себе на свой четвёртый этаж, пачкая руки и куртку в смоле. Просить кого-то помочь было стыдно, ведь у неё есть муж, что люди подумают. Потом и покупка продуктов на новогодний стол тоже стала её обязанностью, потому что мужу всегда было не до этого, он, как правило, возвращался домой накануне знатно навеселе и падал спать, а на следующий день ему было плохо и приходил в себя он только перед приходом гостей. Поэтому, чтобы никто ничего не заподозрил, ей приходилось таскать пакеты с ингредиентами для салатиков на себе. Она с тоской смотрела на парочки в магазинах, на девочек, которые показывали наманикюренными ноготками на нужные продукты, а мальчики их чинно складывали в продуктовую тележку. Смотрела на шумные компании молодых людей, вместе выбирающих шампанское. Смотрела и глотала слёзы. Жаловаться было некому, её бы не поняли.

После похода по магазинам, уборки квартиры, упаковки подарков для всех, приготовления праздничного стола ей уже ничего не хотелось, только свернуться калачиком перед телевизором и потихоньку посмотреть новогодний фильм. Но приходилось будить мужа, приводить его в порядок перед приходом гостей, и себя заодно за оставшиеся пятнадцать минут, всех встречать и улыбаться, делая вид, что всё замечательно. А потом вновь первая рюмка и дальше по сценарию. Стоило ли оно того? В результате всё, что она так любила, стало ей ненавистно. Ей больше не хотелось ёлки, конкурсов и гостей, ведь она знала, чем всё закончится. Ей больше ничего не хотелось. Чуда она больше не ждала.

И однажды она ушла, окончательно, ей так казалось, он пытался остановить, обещал ей то, о чём она так долго просила, но она больше не верила, а он не сильно настаивал.

Она вздохнула свободнее, расправила плечи, со временем перестала бояться праздников и вновь впервые за много лет с удовольствием наряжала ёлку, покупала подарки, нарезала салатики. Было почти как в детстве. Почти.

У неё была маленькая принцесса, которой был нужен папа, и она чувствовала вину за тоску ребёнка. Опять винила себя. Обиды немного стёрлись, и она начала думать, что, может быть, они могли бы попробовать заново. Ведь время меняет людей и заставляет задуматься о том, что мы потеряли.

Они попробовали. Но на самом деле попробовала только она. Пока не поняла, что время меняет людей лишь тогда, когда они сами этого хотят. Он так ничего и не понял. Друзья и родственники устали пытаться погасить очередной скандал посреди праздника, и со временем к ним перестали ходить гости, а потом и звать особо перестали, потому что шоу продолжалось независимо от места его проведения.

Жизнь превратилась в серое ничто. Она ушла, теперь уже насовсем, её принцесса выросла и больше не тосковала по тому, кто был, но на самом деле отсутствовал в её жизни.

И вот она шла по вечернему городу, вдыхала морозный воздух и думала о том, как так могло получиться, что из солнечной девчонки она превратилась в унылую тётку без планов и желаний. От тоскливых мыслей на глаза сами по себе начали наворачиваться слёзы, и она не заметила, как ступила на затянувшуюся льдом лужу на дороге, нога поехала в сторону и она, побалансировав для приличия пару секунд, уселась на льду. Было скорее обидно, чем больно. Падение стало тем спусковым крючком, который запустил безудержный поток слёз. Вставать не хотелось совершенно, напротив, хотелось лечь на этот лёд и рыдать, выплакивая все свои беды и горести. Так она и сидела, поджав под себя ноги и прикрывая лицо руками, пока её мягко, но настойчиво не потянули вдруг вверх чьи-то сильные руки. Пелена слёз застилала глаза, и ей не удавалось рассмотреть лицо её неожиданного спасителя. Всхлипнув ещё пару раз, она поправила съехавшую на глаза шапку, вытерла слёзы варежками и сквозь слипшиеся ресницы взглянула на человека перед ней.

— Всё в порядке, ничего не ушибли? — участливо спросил парень в чёрной вязаной шапке и синей спортивной куртке. Тёмные глаза смотрели участливо.

— Не знааааю, — ей снова стало так жаль себя, а ещё того, что её держит в руках привлекательный парень, а она так позорно свалилась на лёд, и шапка набекрень, и тушь наверняка потекла, и вообще — ей уже за сорок, и она никому не нужна. И слёзы вновь полились ручьём по лицу.

— Где больно! — испугался парень. — К врачу? Скорую?

— Ага, в психушку сразу, или в дом престарелых, — саркастично выдала она.

Он смотрел на неё ошеломлённо, а потом начал громко и от души смеяться. Он разжал руки, и она, не ожидая этого, вновь растянулась на льду, шапка вновь съехала ей на нос, ноги разъехались в разные стороны, одной она подбила ногу откровенно ржущего парня, и он растянулся рядом с ней. Теперь они барахтались на льду уже вдвоём, запутываясь в своих и чужих руках и ногах.

— Так, стоп, — сориентировался быстрее парень, — не шевелись. Они оба замерли, посмотрели друг на друга и начали ржать уже вдвоём. — Откуда ты такая взялась? — отсмеявшись, поинтересовался парень.

— Из неудачного брака, — выдала вдруг она.

— А в удачный пойдешь?

— А ёлку купим?

— Купим. И нарядим. И мандаринок купим. И подарки. И упакуем. И гостей позовём. Пойдёт?

— Пойдёт. Пойду.

И они пошли. В удачный брак и в новый год. Но это уже совсем другая история.