Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Семья Вашей молитвою сильна,
что бесконечно Богу отдаёте,
она поУтру далеко слышна,
Вы ж раньше солнышка к заутрене встаёте.
Ведь это очень трудная наука:
жить, как святая, никогда не унывать,
и сыну Вашему, и правнучкам, и внуку,
свой ценный опыт щедро раздавать.
Зачем тебе я всё сказала,
ну, не поймёшь ты никогда,
мою душевную усталость
и грусть за прошлые года.
Ведь даже маленькой обидой
Разрушить просто крепость чувств,
а вам орать легко, привычно,
как с плеч никчемный сбросить груз.
Легко вам сильным слабых ранить…
Смотри, я тоже научусь
Интригам, склокам и обманам,
в кого тогда я превращусь???
О нет, не допущу и в мыслях,
зачем мне приобщаться к злу?
Сильнее буду я в молитвах
сквозь тернии идти к добру.
Всё было просто: я села в такси,
«В город, к подруге меня отвезите»
за разговором мы вышли на «ты»,
были знакомы, но так, без визитов.
К маме обратно меня ты привёз,
и за «дальняк» вдруг не взял ни копейки,
мама в ответ на «Что делать» вопрос:
«Сложно же будет одной без поддержки»
Знала она, что осталось чуть-чуть
ей на земле этот век доживать,
слёзно просила: «плохое забудь,
жить тебе в счастье и не унывать!
Ты ведь не сможешь по жизни одна,
нужно заботою с кем-то делиться,
детям и внукам дала, что могла,
время с собой уже определиться.»
Правда, всего три недели спустя,
мама угасла, как тонкая свечка,
всё же, с наказом успела она
к тебе обратиться в ноябрьский вечер:
«Знаешь, я счастлива все сорок лет
с мужем жила, что и вам пожелаю.
Дочка моя, ведь она любит петь,
мирно живите, благословляю»…
Всё по началу тебе было странно,
ты не привык к тишине и покою,
только спасибо, что мне помогал ты,
правда, тогда было б трудно одной мне.
Мы пережили с тобой уже много
трудностей разных: и слёз, и проблем.
Новые планы нас ждут и дороги,
много ещё для стихов моих тем.
Зачем ты научил меня смеяться,
и вдруг поверить редким чудесам,
как в детстве веселиться, баловАться
и радоваться мелким пустякам?
Ведь я боюсь разбиться на осколки,
как нежное хрустальное стекло,
я раньше думала, что жалят чувства больно,
но нет, с тобой мне точно повезло!
От любви до ненависти…
Что там было дальше?
Мысли тяжелеют у меня в мозгу
всё, что было лестного
обернулось фальшью —
раненною птицей от тебя бегу.
Но, попробуй скрыться:
Ты ведь не отпустишь,
мчишься, как стервятник
по моим следам.
Нечем поживиться,
слёз ты не получишь,
и себя в обиду больше я не дам!
Стану очень сильной,
смелой и отважной
и не буду больше
жертвой для тебя.
Снова станешь милым?
Мне уже неважно,
я теперь умею биться за себя!
Всё возвращается, давно это известно,
добро добром, а зло, конечно, злом,
и если жить на свете будем честно,
получим точно больше, чем даём.
Пускай любовью к вам вернётся нежность
и сил прибавится, чем больше их отдашь,
ведь если к солнцу пробивается подснежник,
Господь и нам поможет в трудный час!
Холодною зимнею стужей
У храма стояла старушка,
А рядом коляска с хламом
и с пОдатью медная кружка.
Она ничего не просила
в глазах вселенская скорбь,
слеза на щеке застыла,
в коляске мяукнул кот…
И парень, бежавший мимо,
поднял на старушку глаза,
коту протянул он «вискас»,
«пойдёмте со мной» — ей сказал.
«Ну что ты, внучок, неудобно,
прогонит твоя родня!»,
— «да нет, я один, из детдома,
квартира своя у меня».
Схватил он коляску бабули
и под руку старую взял,
«ты будешь моя роднуля» -
так ласково ей сказал.
И столько потом вернулось
парнишке добра и тепла,
удачей дела обернулись,
и радость в квартиру пришла!
«Спокойной вам ночи», — он громко сказал.
Шёл через весь город, пешком, на вокзал,
ушёл от семьи, до утра подождал,
и поезд на вахту, на север помчал…
«Какая семья, как Маруси не стало,
невестка так быстро к рукам всё прибрала,
с сыночком составила дикий контракт,
а деда заставила всё отписать».
Все деньги в начале он ей привозил,
«потрать на детишек» всегда говорил,
но видел, на внуков совсем не хватало,
наряды невестки семья окупала.
В тот вечер серьёзно взглянул он на сына:
был статным мужчиной, теперь образина,
его унижает прилюдно она,
как что не по ней: началася война!
На ужин одно — макароны с колбаской…
внучата на маму глядят так, с опаской,
она ж занимается только собой,
забыла про игры в саду с детворой.
Ушёл он от них, и пробыв ещё вахту,
пошёл на вторую, уже на прихватку,
на старости лет в ипотеку залез:
квартиру купил с классным видом на лес.
Лет десять ещё за жильё «отстарался»,
не пил, не курил, и борьбой занимался,
вернулся на родину, клуб свой открыл,
за жизнью внучат издалёка следил.
Большие уже, внучке завтра двенадцать,
поздравить решил, в школе с ней повстречаться,
в театр сходил с ней, побыл на занятьях,
талант у девчонки, довольны и братья.
Не знал дед, что есть ещё внук у него,
смышлёный такой, хоть три года всего,
а среднему десять,
стал в клуб он ходить,
и часто просился у деда пожить.
Все вместе в лесу собирали грибы,
к могилке у бабы сажали цветы…
Вот только невестке всё снова не так,
разрушить семью оказалось пустяк,
и сына не любит, и просит уйти,
куда от детей ему в зиму идти???
Конечно, отец дал ключи без упрёка,
«прости меня батя, к тебе ненадолго,
я тоже, как ты, ипотеку возьму,
а может детей даже сам подниму».
— «Да что же такое, хоть слово скажи,
мужик был ты крепкий, и вдруг, не мужик,
что сделала с нами двоими она
а дети при чём, в чём же их то вина?»
«На них алименты уже подписал,
вчера заявленья везде сам подал,
ну что, говорит, разлюбила меня,
какая уж тут, без любви-то, семья?»
Не стал говорить, с молодым её видел,
не зря покупались крутые прикиды.
«Не будем мы, батя, о прошлом судить,
и ради детей хорошо будем жить!»
Каким стал жестоким и бешеным мир,
кто круче одет, тот всеобщий кумир…
Пусть будут внучата на деда равняться,
он юных научит пред злом не склоняться!
Простить бы разом тех, кто вдруг обидел,
забыть всё грустное, что вызвало слезу,
