Существовало множество различных теорий, как появился человек. Теория креационизма говорила, что люди являются творением Божества и для каждой религии он свой. Я зашёл в тупик. Как это для каждого есть свой Бог? Он един – этому учили в воскресной школе. Разве бывают другие боги? Я не сильно углубился в этот вопрос и сделал вывод, что существуют разные трактовки и пути к Всевышнему Отцу. С приверженцами других религий старался не сталкиваться.

Космическую теорию не рассматривал. Поверить в то, что Землю населили инопланетные гости, приравнивалось к фантазиям фанатиков, что носили шапочки из фольги. Но теория эволюции стала отправной точкой в изучении возникновения мира.

Человек – продукт биологической эволюции. Этому было тысячи доказательств, которые подтверждались рядом археологических и биологических данных. Человека не сотворили, он сам эволюционировал от австралопитека до хомо сапиенса и прошёл многомиллионную историю. Я был удивлён и продолжал поглощать учебники, придумывая собственные теории.

Что если Бог стоит за эволюцией? Могло ли бы быть такое, что он создал не нас, а лишь условия для нашего возникновения? С этими вопросами отправился к учителю воскресной школы. Он ответил, что подвергать священные писания – грех, но я не унимался. Мне хотелось найти подтверждение своим словам, а не то что я буду гореть в Аду за иномыслие, но никто не пришёл мне на помощь. Я молился, ходил в церковь, а по вечерам запирался в комнате и строил теории, как Бог связан с эволюцией. И связан ли в принципе?

Во мне будто что-то надломилось.

В двенадцать лет меня покинули оба отца. Отец – земной и Отец – небесный. Родители решили развестись, ведь, по словам папы, он не мог больше смотреть, как его жена становилась фанатиком церкви. Бабушка говорила, что за подобный грех он будет гореть в Аду; мама замкнулась в себе; а я чётко уяснил – нет никакого Ада. И Рая нет. И Бога тоже нет. Во мне взыграл юношеский максимализм. Сам нашёл ответы на вопросы, которые задавал себе всю жизнь и жить после этого стало легче. Ничего более не могло меня остановить в познании мира. В моей жизни появились разные люди, но я не переставал допытывать их отношение к вере. Мне было интересно их мнение.

Один мой приятель утверждал, что верил только в то, что мог увидеть или почувствовать. Мир непостижим. Нельзя с точностью сказать, есть Бог или нет его, насколько правдивы разные теории. «Покажи мне доказательства, и я поверю», – говорил он, заканчивая разговор.

Другой приятель любил вступать в споры. В них он чувствовал себя как в своей тарелке. Он говорил, что даже если Бог спустится к нему с небес, то он всё равно не поверит. Всему должно быть логическое объяснение, а те, кто чаще всего видят мистическое существо – не здоровы. В спорах он находил лазейки и доказывал – Бога нет. «Если Бог существует, то почему он терпит нас, грешников? Раз он всемогущий, то устроил бы геноцид, да создал новых детей. Или вышел бы, да показал, как правильно жить, чтобы все поверили и даже я». Переубедить этого человека в обратном было невозможно, а я и не хотел. Мне было интересно только мнение.

Я стал верить в себя и свои силы. Я был сломлен.

Людям свойственно менять своё мнение, тем более детям. Из праведного христианина я стал обычным школьником. Меня более не интересовали молитвы и церковь, наука и друзья заменили мне веру, но я всё равно не мог найти места в этом мире. Несмотря на окружение, мне казалось, что я совсем один: не было рядом никого, кто смог бы разделить со мной горе и радость, мгновенья счастья и утраты. Вокруг меня не было единомышленников.

Мы не существуем сами по себе. Объединяемся в группы. Группы образуют большие сообщества, а они в свою очередь несут некую идею в мир. Человек попросту не может жить в одиночестве. По крайней мере, в те года мне так казалось.

До шестнадцати лет я жил по инерции. По дуновению ветра менял своё направление и интересы, постоянно что-то изучая и открывая новое для себя. И всё же жизнь казалась мне неинтересной и пресной. Тогда стал искать то, что принесёт ярких красок в мою скучную жизнь. Мне нужны были новые ощущения. Я хотел вернуть того мальчишку с горящими глазами, который любил и верил, пусть и боялся гнева Всевышнего Отца. Пусть я и был дико напуган, но во мне было стремление стать лучше. Во мне был огонь, погасший из-за нелёгкой правды.

Моё детство пришлось на переломный период в стране. Распад одной державы и возрождение из пепла другой. Вот только было не всё так радужно: кризис и бедность ударили по людям, втоптав их в грязь; большинство лишалось работы, нехватка продовольствия в магазинах, процветание криминала на улицах города – эта лишь малая часть того, что было на самом деле. Сейчас любили вспоминать романтику девяностых годов и свободу, которая жила на тесных улочках городов.

В то время наша страна стала перенимать культуру Запада в не лучшем её виде. На телеэкраны стали выходить низкопробные фильмы, полные жестокости и насилия. Музыка, потерявшая смысл и созданная лишь бы засесть глубоко в голове, гремела со всех колонок страны. Отношение к искусству стало потребительским, начали появляться дешёвые ток-шоу, и люди, жившие десятилетиями за железным занавесом, получали от этого удовольствие. Их не в чем было винить. Они наконец-то смогли вздохнуть полной грудью. Появилась свобода выбора: они хватали всё подряд без разбора.

Перестройка и ослабление тоталитарного режима дали возможность обществу высказываться и самовыражаться. Субкультуры, что раньше существовали в тени, начали выходить на улицы. Появлялись новые сообщества людей, с каждым годом набиравшие обороты и в одной из таких групп я нашёл своё пристанище.

Скинхеды, как субкультура зародилась в Англии в шестидесятых годах. Это были обычные парни из рабочих семей, которые слушали ямайскую музыку, коротко стриглись и носили тяжелую обувь. И только гораздо позже они стали расовой субкультурой. В нашей стране всё было иначе.

Изначально – движение в стране зародилось в девяностых годах – это были бритоголовые хулиганы, пьющие пиво и гоняющие по улицам мигрантов. Со временем произошла трансформация, и уже к двухтысячным годам движение достигло своего наибольшего пика. Тогда мне исполнилось шестнадцать лет.

Я был высоким и широкоплечим и сильно отличался от своих ровесников. Вера оставила свой след, потому я не бегал на