— Я побуду тут молча! — Келли с надеждой посмотрела на Александроса.

И она увидела, что объект ее любви превозмогает в эту минуту какую-то душевную муку, как и полагается всем сложным натурам, чей блистательный облик так часто сочетается с неистовством подспудных терзаний, как знала она из книг. И только искренне любящему сердцу доступно осознание этих бездн, а чуткость и терпение способны излечить страдающую душу… Так думала девушка.

— Ты так забавно краснеешь! — усмехнулся Александрос. — Тебе известно это?

— Это ужасно! — воскликнула Келли, и к красноте щек добавилась краснота глаз, которые она поспешила отвести в сторону.

Если он заметил, как я краснею, значит, он заметил и то, как меня откормила бабушка, в отчаянии подумала Келли, уверенная, что за несколько летних недель на отдыхе стала невозможно толстой.

— Ничего ужасного. Ты в свою маму. У той я тоже замечал такой внезапно вспыхивающий румянец… Настоящая английская роза.

— И мой папа так говорит, — подхватила Келли.

— Что именно говорит твой папа? — с улыбкой снисхождения взрослого к несмышленышу полюбопытствовал Александрос.

— «Я полюбил ее тотчас, как она зарделась смущением», — с удовольствием вспомнила Келли и радостно посмотрела на Александроса.

Тень пробежала по его красивому лицу.

— Мне надо идти, — неожиданно сухо произнес Корос.

Он спешит уйти? Он догадался о ее чувствах, но не желает о них слышать? Спасает ее от позора? Или она просто тяготит его своей глупой болтовней? Келли терялась в догадках.

Александрос уже сделал шаг, чтобы осуществить свое намерение покинуть ее… навсегда, а она так ничего не предприняла. О, как права была Элейни, говоря «сейчас или никогда».

Не помня себя, Келли схватила его за руку.

— Келли, что ты делаешь? — изумился он, застыв.

— Вот, — шепнула она и дотянулась губами до его губ.

Никогда ничего подобного Келли еще не делала. И губы, изгиб которых был ей так мил, не остались безответны, а сделались плотными и горячими. Келли ждала продолжения, приоткрыв рот, переминаясь на цыпочках. Но Александрос схватил ее за плечи, тряхнул и, вонзившись взглядом в ее блаженные глаза, прошипел:

— Что, черт возьми, ты творишь, девочка?

Это был один из тех вопросов, которые взрослые и опытные задают юным и неразумным, чтобы подчеркнуть всю глупость совершаемых теми поступков. И вовсе не обязательно на эти вопросы отвечать.

Но Келли была бесхитростной и пугливой, поэтому сказала:

— Я… целую тебя.

— Я это понял, Келли, — свирепо закивал он головой. — Так какого черта ты это делаешь?

— Прости. Я знаю, я не должна. Но… я люблю тебя, Александрос, — зажмурившись, выпалила Келли.

— Ты ошибаешься, Келли, — попытался успокоить девушку Александрос, ни на секунду не забывающий о многочисленных гостях за оконным стеклом.

— Я люблю тебя, — с отчаянным упрямством повторила Келли.

— Послушай меня, Келли, — тихо проговорил, ведя ее в сторонку, Александрос, — я не одобряю этого. Что бы ты ни чувствовала ко мне, это не любовь.

— Любовь, — заверила его девушка.

— Нет, не любовь. Со временем ты узнаешь, что такое любовь… Успокойся и иди домой. Сегодня вечером я собираюсь объявить о своей помолвке с одной замечательной девушкой, на которой намерен жениться.

— Жениться? — разочарованно пробормотала Келли.

— Да, — кивнул Александрос, не уверенный, что расстроенная девушка верно его понимает.

Но его слова отрезвили Келли. Словно дурман сошел с нее. Она попыталась улыбнуться и попросила:

— Прости меня, Александрос… Ты сможешь простить меня? Сможешь забыть? Пожалуйста, забудь меня.

Доверительно проговорив свою просьбу, она резко повернулась, скинула с плеч его пиджак, сбежала по ступенькам террасы и исчезла в темноте сада.

Девушка неслась к вилле бабушки, не разбирая пути, глотая слезы и всхлипы. Она чувствовала себя обманутой, осмеянной, униженной. И ей некого было винить, кроме себя самой. Она костерила Элейни и проклинала порывы собственной откровенности, как и вино, которое тошнотными волнами подкатывало к горлу.

И что ее заставило поверить, что царственный Александрос Корос снизойдет до нее, простушки и малолетки? Ей хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы очутиться снова в Англии, нежели вновь попасться ему на глаза, увидеть его с невестой…

— О! Келли, прости меня! — притворно соболезновала Элейни, услышавшая ее нечленораздельные сетования.

— Поклянись, что ты ничего не знала об этой помолвке! — бессильно злилась на кузину Келли.

— Как я могла знать? Он же еще не объявил о ней! — вразумляла ее Элейни. — Но ты должна была попытаться…

— Я попыталась, Элейни! И что мне это дало? Я никчемная, толстая уродина! — рыдая и кусая губы, честила себя Келли.

И немудрено было проиграть соперничество. Невеста — Пия Кириаполос, ее многие справедливо считали красивейшей девушкой Афин — знаменитая модель и дочь влиятельных родителей.

Нарыдавшись до изнеможения, девушка уснула, а когда проснулась следующим утром, ощутила сильнейшую головную боль. Все утро она держалась темных углов бабушкиного дома, лишь бы не попадаться никому на глаза, предвкушая близящееся возвращение домой.

Никогда еще она с таким нетерпением не желала покинуть Грецию.

Но вдруг до Келли донесся громовой голос ее отца, идущий из холла:

— Как ты мог? Мы верили тебе! Ведь ей всего семнадцать! Бог мой! Совсем еще дитя. Ты собираешься жениться на красивейшей женщине Афин! Что еще тебе нужно? И как посмел ты виться возле нашей Келли?

Девушка бесшумно пробралась на лестницу и глянула вниз меж балясин. В фойе стоял свирепый отец и испуганная мать, напротив них — бесподобный ее возлюбленный Александрос Корос, который чуть поднял голос, чтобы быть услышанным:

— Семья Пии не желала, чтобы их дочь связала жизнь с завсегдатаем светских тусовок, они также не хотели, чтобы она стала женой человека, «не потрудившегося на поприще предков», а стараниями вашей дочери я теперь представляю новую категорию нежелательных женихов. Изменник и совратитель малолетних! Могу я лично поблагодарить Келли за это? — вызывающе дерзко закончил Александрос.

— Да что же ты такое говоришь? Как она могла так поступить? Она же души в тебе не чает. Да и мы относились к тебе как к сыну, — обиженно запричитала мама Келли.

— Корос, вон из нашего дома! — Отец указал Александросу на дверь, не желая продлевать дискуссию. — И никогда больше не смей здесь появляться! Ты все понял?

Келли бросилась было к Александросу, рассчитывая защитить любимого от нападок. Он же, увидев девушку, метнул в нее грозовой взгляд и отсек: