Тот, вспомнив зону, кивнул: мол, согласен.

Нина Ивановна определила Власа отдельно от тех двоих. Их она поселила в пустующей половине дома, велев сегодня же навести там порядок, а завтра выйти на работу к восьми утра.

Власа не интересовало, как они начнут обживаться. Его поселили во второй половине дома, разделенной на две отдельные комнаты. Одну из них занимала техник завода, молодая девушка по имени Лида.

Влас, войдя в жилье, огляделся, довольно хмыкнул: тут, помимо коридора и прихожей, имелись маленькая кухня и комната с тремя окнами, из которых можно любоваться сопками, рекой и всем, что называлось рыборазводным заводом.

В жилье было пусто, и мужик сел на пол, чтобы хоть немного перевести дух с дороги и оглядеться. Но не пришлось, к нему постучали: «Эй, новосел! Принимай в хозяйство!» — позвали во двор за немудрящей самодельной мебелью, велели забрать топчан, стол и две табуретки. Чуть позже ему принесли ведра, таз, пару кастрюль, миску, чайник и ложку.

— Пользуйся. Остальное сам себе купишь, — предупредил Федор сухо.

Влас обрадовался щедрости людей. А что ему может еще понадобиться? В зоне и того не было. Конечно, не мешало б заиметь полотенце, но где его взять, если все людишки ездят в поселковый магазин за хлебом и солью, а в Ясноморске не только Власу, а всем троим условникам строжайше запрещено показываться.

«Ну и хрен с ним! Продышу как есть». Присел на топчан, но снова раздался стук в дверь, громкий, требовательный.

Нина Ивановна Золотарева уверенно прошла в комнату, присела напротив.

— Деньги у вас есть? — спросила Власа.

— Да разве это бабки? За пять лет, какие на зоне мантулил, штуки не получил, — скривился мужик брезгливо.

— У нас тоже медом не мазано. Оклады низкие, потому никто не хочет здесь работать, только мы, старожилы, ко всему привыкли. И вас не случайно приняли. Рабочие руки нужны, а желающих нет. Так что придется привыкать к жизни скромной, без излишеств, — предупредила сразу. — Собственно, я хотела предложить воспользоваться услугами Федора. Он едет в поселок за продуктами. Может и на вашу долю взять по списку. Дадите ему деньги, он привезет все, кроме спиртного. Это у нас запрещено, — глянула холодно.

— Вот те нате! Даже приезд нельзя обмыть?

— Тогда и отъезд заодно отметите, — встала резко. Подойдя к двери, спросила: — Что решили?

— Будь по-вашему, — вздохнул он тяжко, а через пяток минут отдал Федору деньги и список.

Влас ждал его у окна, выглядывая на дорогу. Он очень хотел есть, но понимал, надо ждать. А тут за спиной шаги услышал, подскочил мигом.

— Чего напугался? Я тебе пожрать принес. Тут вот в сумке все возьми. Федька к вечеру вернется. А пока приготовишь, вовсе ночь наступит. Так ты поешь, оно ждать веселей, — предложил вошедший и представился: — Зовут меня Дмитрием. Я здесь с самого начала живу. Нина Ивановна Золотарева — моя жена, а я — инспектор рыбнадзора. Заодно своей помогаю. Мы все от скуки на все руки. Сами плотники и столяры, водители и конюхи. Когда надо — полеводы, для себя огороды подняли. Свою картошку имеем.

Все копейка целее. И вы не соскучитесь. Работы невпроворот. Надо баню к зиме закончить. Людей хоть и немного, но все хотят жить по-человечьи, не плескаться в корыте дома. И вы поможете. Все ж вшестером — не втроем, быстрее справимся! Верно?

— Оно, может, так. Да только я бани не строил, — признался Влас.

— Это не беда! Научим! Баню мы после работы строим. А поскольку для себя, за это платить не будут, — предупредил загодя.

— На халяву фалуешь? Я пять зим так пахал! Коль условник, запрячь вздумали?

— Не горячись! Никто не принуждает. — Дмитрий встал и, взглянув на Власа, насмешливо спросил: — Значит, в тазике мыться решил? Ну ладно. Воля твоя…

Влас хотел вернуть ему сумку, но Дмитрий ответил твердо:

— Если б сам собирал, забрал бы. Тут тебе все наши готовили. Так-то вот, бери теперь и не артачься. Люди тебе передали. Как человеку…

Влас стоял перед закрывшейся дверью в растерянности. Дмитрий ушел, а условник так и не нашелся, что ответить ему.

Он и сам не заметил, как уснул на голом топчане. Во сне ему приснилась зона. Большой барак, сложенный из бревен, продуваемый ветрами со всех сторон. От частых дождей осклизли стены, подгнили полы. Кенты на шконках кашляют глухо, часто. А возле печки фартовые скучились, в рамса режутся. Опять кого-то проиграли. Визжит какой-то шестерка, не хочет лезть под стол кукарекать. Но кто с ним считаться станет? Вбили пинком. А тут и его, Власа, приметили, зашептались меж собой. У того кулаки в булыжники скрутились: понял, придется отбиваться от целой кодлы. И вдруг услышал:

— Ну и конь! Храпит, аж дом дрожит! Вставай! Принимай заказанное!

Мужик вскочил, продрал глаза, увидел Федора. Вздохнул. Как хорошо, что зона лишь приснилась. Казалось, на минуту прилег, ан за окном уже темно.

Федор выкладывал перед ним свертки и пакеты. Отдельно поставил сумку с хлебом. Сверял со списком каждую мелочь, завалив весь стол, отдал сдачу и пошел к двери.

— Федь, неужель ничего на сугрев души не взял, чтоб приезд сбрызнуть? Мы б с тобой как мужики посидели б с часок-другой…

— Я с сыном Золотаревых ездил. Пацан к школе готовится. Нельзя при нем. Враз матери доложит. Понял? Тогда никому несдобровать.

— И тут облом, — посетовал Влас.

— Ты гляди, не сорвись. Нина — баба сурьезная, хоть и душевная. У ней Димка спиртное не нюхает. У него язва еще со студенчества. Потому другим не дает, чтоб не завидовать. Понял? А Ивановна только на Новый год может выпить, в другие дни на дух не терпит.

— Ну и влип же я, как фраер в парашу, по самые уши! — опять посетовал Влас.

— Нешто в зоне краше было? — изумился Федор.

— Это была зона, там хошь не хошь — терпи.

— Чего же сетуешь? Поживи здесь, а там вовсе на волю выйдешь. Жить будешь как захочешь. А может, привыкнешь здесь и насовсем останешься…

— Я?! — У Власа даже дыхание заклинило от злобы. — Чтоб я, честный вор, дышал всю жизнь под юбкой вашей паханки?! Да лучше пусть откинусь, но ни за что не сфалуюсь на такую долю!

— Не зарекайся, Влас! Ивановна хоть и баба, но хороший человек. Не знаешь ее, не болтай лишнее. — Ушел, досадливо морщась.

Влас положил на топчан новый матрац, застелил его простыней, одеялом, положил подушку и только тут спохватился, что сам не мытый. «Вот черт, не повезло! Будь светло, на речку сходил бы. А теперь как? Придется в шайке мыться». Влас согрел воду. Разделся и только намылился, в комнате погас свет. Правда, его предупреждали, что свет здесь отключают в одиннадцать часов, но он не ждал, что все случится так скоро, не смотрел на время. Теперь вот делай что хочешь.

Он открывает дверцу печки, но и здесь непруха. Дрова прогорели полностью, в запасе ни щепки. Кое-как, спотыкаясь и матерясь, домылся на ощупь, лег на топчан, кляня глухой угол, куда впихнула его нелегкая судьба.