Мы нередко гуляли втроём — Любочка, Кармен и я. Это было во Внукове, наша дачка была рядом. Недалеко от посёлка находился детский дом. Разместился он в бывшем имении крупного русского фабриканта-кондитера, особенно знаменитого мармеладом, — Абрикосова. Тогда ещё повсюду видны были приметы исчезающего поместья: запущенные аллеи, пруд с беседкой — классической ротондой с шестью колоннами, старые флигели усадьбы. Теперь уже нет ни аллей, ни беседки…

Как-то мы слишком близко подошли к детскому дому, и выбежавшие навстречу ребятишки узнали великую актрису и окружили нас широким кольцом. Любочка терпеливо демонстрировала юным зрителям всё, на что была способна её красивая собака. Кармен добросовестно и лапу давала, и лаяла по команде хозяйки «голос!». Дети были в восторге, а мы отправились дальше. После Кармен в доме появилась её дочь Кора. Это была очень изящная собака с большими светлыми подпалинами. Обе собаки жили в доме, были добрейшими существами и про цепь, слава богу, ничего не знали. Я представляю ужас Любы, если бы ей сказали, что Кармен или Кору, которые всегда спали в её комнате, надо посадить на цепь!

Кто-то написал, что Орлова в последние годы разговаривала с журналистами через специальную шторку, чтобы не было видно, как она состарилась. Да она вообще с ними не разговаривала! А когда зашла речь о том, что о ней и Александрове будут снимать документальный фильм, она категорически отказалась принимать в нём участие. Фильм снимали без неё. Даже Григорий Васильевич не смог её уговорить.

Кто-то уверял, что Александров сделал символ дома в виде сердца и повесил его в доме. Ничего похожего. Просто форма сердца, так остроумно и изящно возникшая на немытом оконном стекле в фильме «Весёлые ребята», стала повторяющимся элементом всего интерьера в их доме.

Мы ещё пройдём с вами по этому единственному в своём роде дому, и вы всё поймёте. Тоже мелочь, но какой смысл говорить и писать то, чего не было. Михаил Булгаков, как известно, начинал как врач, получив соответствующее образование. Известно также, что врачи дают клятву Гиппократа. В своём «Театральном романе» Булгаков говорит, что клятва эта очень подошла бы и для писателей. Оказывается, Гиппократ советовал врачам при описании симптомов болезни и составлении диагноза: «Что видишь, то и пиши, а что не видишь, того писать не надо». Горе-биографам Орловой и Александрова этот завет совсем не помешал бы. Почему-то с особой яростью они напирают именно на то, что вот как раз любви-то там и не было!

Меня крайне озадачило, что в одном журнале, куда я предложила написать свои воспоминания об Орловой, мне поставили категорическое условие: обязательно писать о её любовниках и вообще — никаких восторгов! «А если их не было — любовников?» — «Ну хоть что-то: может, она жадная была? Или он — голубой?» — с надеждой добивалась редактор. Боже, как я их разочаровала! Дело в том, что в «лихие девяностые» топталось и вытаптывалось всё, что составляло русскую славу. Шло уничтожение великой страны, переделывали её историю, в том числе и историю русской культуры. Мировое сообщество шло в наступление широким фронтом, России отказывалось в праве на какие-либо достижения и победы и в прошлом, и в настоящем. Любовь Орлова была самым ярким символом своей страны и своего народа, поэтому ей к доставалось больше всех. Она и её ближайшее окружение принадлежали к той редкой человеческой породе, которая стала феноменом в истории мировой нравственной культуры, — русской интеллигенции. А именно интеллигенция и попадала всегда под удары во всех изломах и поворотах истории.

О знаменитых парах всегда ходили сплетни, им злорадно приписывали несуществующие «побочные» связи. Не было пары более знаменитой, чем Орлова и Александров. И они были единственными, о ком даже тени слухов подобного рода не возникало. Это при их жизни. Теперь, когда они не могут ничем ответить, как легко и какое удовольствие для недобросовестных журналистов шельмовать направо и налево то, чего никогда не было и не будет с ними самими. Безнаказанность — это так приятно!

Я никого не собираюсь защищать. Наши герои в этом не нуждаются. Может быть, нуждаются те, кому грязь не в удовольствие и кому ложь мешает в желании не щуриться перед блеском жизни.

Алексей Щеглов в воспоминаниях о своей матери Ирине Сергеевне Анисимовой-Вульф (режиссёр и близкий друг Любови Петровны и Григория Васильевича) пишет, опираясь на свидетельство очевидцев, как в её, Ирины Сергеевны, детстве к ним пришли как-то гости с детьми. «И вот на крыльце появилась шестилетняя девочка (Ирина) — ангел, посланец из другого мира, в кружевах и бантах, в белых чулочках и белых кудряшках. А в её руках была дивная фарфоровая куколка… Девочка была не только красивая, но и доброжелательная, — протянула детям свою куколку в знак доверия и расположения». Но пришедший в гости мальчик «тут же схватил эту куколку и оторвал ей голову». Что ж, вполне классическая ситуация. И очень знакомая. Отрывать голову всему красивому — довольно массовое развлечение…

Рецидивы нападений на наших великих продолжаются и по сей день, и по-прежнему достаётся Любови Орловой, о которой всё сочиняют и сочиняют нелепости и абсурды. Но любовь людей к этой ослепительной женщине столь велика, что после очередной мутной публикации у меня дома раздаётся шквал телефонных звонков с возмущением глупостью и невежеством наших СМИ.

Письмо Л. Орловой педагогу и другу К.А. Кандауровой

Однажды ко мне пришла Алла Олеговна Филиппова — внучка педагога Любови Петровны по вокалу Клавдии Андреевны Кандауровой, которая занималась со многими выдающимися певицами Большого театра. Орлова училась у неё в 1950–1960-е годы. Будучи уже признанной кинозвездой, она продолжала систематически работать над голосом. Алла Олеговна была совсем девочкой, когда в коммунальной квартире её бабушки в доме на Театральной площади — этого дома уже нет — появлялась всемирно известная Любовь Орлова. Алла Олеговна принесла целую пачку телеграмм и писем Любови Петровны к своему педагогу, которую она высоко ценила. Этот дар бесценен, так как автографов Орловой, её писем почти не сохранилось. Все без исключения телеграммы подписывались одинаково — «Благодарная Любовь Орлова». И нельзя не привести здесь некоторые тексты — пожелтевшие страницы сохранили отблеск удивительно светлого душевного мира и отношений, освещённых теплом, доброжелательностью и доверительностью. Эти письма к тому же дают яркое представление о характере и быте актрисы-труженицы. Вот они, эти страницы:

«Моя дорогая, любимая Клавдия Андреевна!

Прошло более десяти дней, как Вы уехали, а мне кажется, что прошли уже месяцы разлуки с Вами!

За это время я опять снималась и очень уставала. В павильоне безумная жара и духота, как всегда. Ночевать ездила во Внуково, как всегда. По приезде кормила на ночь “детей”, которые с каждым днём делаются всё очаровательнее. Уже определились характеры. “Девочку”, очень похожую на Карменулю (помните опус о цепных псах Орловой? — Н. Г.), я отдала Олегу. Он звонил мне в тот день, как мы договорились, а я забыла об этом и послала Вам телеграмму. Олег Яковлевич был очень нежен с “Девочкой”, и мне это было бесконечно приятно. Я сразу увидела, что он любит животных. Все уже, за исключением двух, нашли своих хозяев. Некоторые, приходившие из Осовиахима, мне не нравились, и я им отказывала, говоря, что всех раздала. Потом звонила в Осовиахим и просила, чтобы они присылали мне симпатичных людей. Они так и сделали.