— Может быть, и так, — согласилась Лепида и принялась разглядывать свои покрытые лаком ногти. — По меньшей мере, сегодня поединки будут увлекательными. Если бы старый император не заболел и не умер в самый разгар сезона, нам еще долгие месяцы было бы не видать никаких развлечений.

— Как неосмотрительно с его стороны, — согласилась я.

— Новый император хотя бы любит гладиаторские бои. Император Домициан. Тит Флавий Домициан… Интересно, каким он будет? Отец постоянно беспокоится, старается ему угодить, устраивает ради него лучшие поединки. Жемчужные сережки, Тея.

— Да, моя госпожа.

— И еще мускусное притирание. Вот сюда. — Лепида принялась разглядывать себя в зеркале. Она была совсем юная, — всего четырнадцать лет, как и мне, — слишком юная для роскошного шелкового платья, жемчугов и румян. Но у нее не было матери, а Квинт Поллио, такой хитрый и проницательный в общении с работорговцами и ланистами, был податливой глиной в руках единственной дочери. Кроме того, было видно, что Лепида откровенно выставляет себя напоказ. Ее красота заключалась не в голубых глазах и не в длинных черных шелковистых кудрях, которыми она так гордилась. Скорее, красота моей хозяйки заключалась в гордой, олимпийской осанке, благодаря которой Лепида Поллия намеревалась обзавестись достойным мужем, патрицием, брак с которым наконец поднимет семейство Поллиев до самых главных высот римского общества.

Обмахиваясь веером из павлиньих перьев, она поманила меня, веля подойти ближе. В зеркале позади нее я была темно-коричневой тенью: худой и тощей там, где она была пышнотелой, загорелой там, где она была белокожей, неинтересной там, где она — привлекательной. Я служила ей на редкость выигрышным фоном.

— Самым выигрышным, — заявила она, как будто прочитав мои мысли. — Но тебе действительно нужно новое платье, Тея. Ты похожа на высокое высохшее дерево. Пойдем, отец ждет меня.

Отец действительно ждал ее, и терпение его, похоже, было на исходе. Однако его нахмуренное лицо тотчас смягчилось, стоило Лепиде улыбнуться. На щеках ее показались милые ямочки, и она по-детски несколько раз покружилась на месте, чтобы отец оценил ее наряд.

— Ты сегодня очаровательна, как никогда. Обязательно улыбнись Эмилию Гракху. Он из очень знатной семьи, и ему нравятся красивые девушки.

Я могла бы сказать ему, что Эмилия Гракха интересуют вовсе не красивые девушки, но Квинт Поллио не спросил меня. Может быть, спросить все-таки следовало. Рабы слышат все, от них невозможно ничего утаить.

Чтобы занять хорошие места в Колизее, многие римляне вынуждены вставать ни свет ни заря. Места для семьи Поллиев всегда сохранялись в неприкосновенности, и поэтому мы прибыли с опозданием, поскольку шли неспеша, раскланиваясь со знатными семействами города. Лепида одарила улыбкой Эмилия Гракха — он стоял на углу улицы в компании патрициев в тогах с пурпурной каймой. Ее отец обменялся последними сплетнями с каждым патрицием, удостоившим его дежурной улыбки.

— …я слышал, что император Домициан замыслил в следующем сезоне поход в земли Германии. Желает добиться военных успехов там, где погиб его брат. В свое время император Тит на голову разбил этих варваров. Посмотрим, удастся ли это Домициану…

— Квинт Поллио! — услышала я голос какого-то патриция. — Воистину один лишь запах его благовоний…

— …но он хорошо делает свое дело. И вообще, что дурного в том, чтобы время от времени расточать улыбки, если это избавляет от необходимости тяжко трудиться?

И Квинт Поллио продолжил отвешивать поклоны и притворно улыбаться. Было видно, что он продал бы тридцать лет своей жизни за честь носить имя Юлиев, Гракхов или Сульпициев. Так же как и моя хозяйка, его дочь.

Я позволила себе позабавиться зрелищем торговых рядов, заполонивших улицы. Памятные вещицы погибших гладиаторов, кровь того или иного великого бойца, сохранившаяся в песке, деревянные медальоны, украшенные профилем знаменитого Беллерафона. Последние продавались не очень хорошо, так как даже самые одаренные художники были бессильны придать чертам Беллерафона хотя бы малую толику привлекательности, в отличие от портретов красивого фракийского бойца, искусно владевшего трезубцем, — эти пользовались у покупателей гораздо большим спросом.

— Какой он, однако красавец! — Краем глаза я заметила стайку девушек, восхищенно разглядывавших медальон. — Каждую ночь, ложась спать, я кладу его изображение под подушку,…

Я улыбнулась. Мы, еврейские девушки, тоже любим наших воинов… но мы любим их живыми, и нам нравится, если они живут долго. Мы любим тех, кто утром мечом сносит голову легионеру, а вечером возвращается домой, чтобы сесть на главное место за столом во время Шаббата. Лишь римские девушки грезят над грубыми портретами гладиаторов, с которыми они никогда не встретятся, потому что предметы из тайных вздохов погибнут прежде, чем закончится год. С другой стороны, возможно, даже лучше мечтать о том, кому суждено прожить недолго. Он никогда не состарится, никогда не утратит своей красоты, а если наскучит, то скоро навеки исчезнет из вашей жизни.

Возле Колизея толпа запрудила собой всю улицу. Мне не раз доводилось бывать в тени этого величественного сооружения, когда я, будучи у Лепиды на посылках, выполняла распоряжения своей хозяйки, однако внутри я оказалась впервые и изо всех сил пыталась не пялить глаза. Колизей так велик, в нем такое огромное количество мраморных арок, статуй, мест для зрителей! Говорят, его трибуны способны вместить пятьдесят тысяч человек! Его арена, строительство которой начал еще император Веспасиан, а завершил его сын, покойный император Тит, достойна богов. Сегодня она станет местом кровопролитных поединков в честь младшего брата Тита, Домициана, который недавно удостоился императорского венца.

Слишком много мрамора для обыкновенной бойни. Лично я предпочла бы театр, чтобы слушать в нем музыку, а не видеть, как умирают люди. Я тотчас представила себя поющей для такой огромной толпы, как та, что собралась здесь сейчас, — настоящей публики, а не для лягушек в зимнем саду, которые слушали мои рулады, пока я отскребала от грязи плитки в фонтане….

— Хорошенько работай опахалом, Тея, — раздался голос Лепиды. Моя хозяйка устроилась на бархатных подушках и, подобно императрице, величественно махала рукой толпе, которая кисло приветствовала ее отца. Во время гладиаторских боев мужчины и женщины обычно сидят раздельно, но Квинт Поллио, будучи устроителем этих зрелищ, мог сидеть, если желал, вместе с дочерью.

— Живее, Тея. О боги, как здесь душно. Почему никак не уляжется эта жуткая жара? Ведь уже давно пришла пора осени.

Я послушно принялась покачивать опахалом. Бои будут продолжаться весь день, из чего следовало, что мне еще добрых шесть часов придется сидеть, не зная ни минуты отдыха, и работать опахалом. Страшно представить, как будут завтра болеть мои бедные руки!

Протрубили фанфары. От их оглушительного рева мое сердце на миг сбилось с ритма. Новый император вошел в императорскую ложу и, подняв руку, поприветствовал толпу. Я даже привстала на цыпочках, пытаясь лучше разглядеть его; Домициан, третий император из династии Флавиев, — высокий, с румяными щеками, в яркой пурпурной тоге и золотым венком на голове.