Марина незаметно вздохнула, отметив про себя, что вздох получился совсем уж тревожный, дребезжащий какой-то. Старушечий. Нет, хватит уже! Чего она боится, в самом деле? Надо обязательно сегодня вечером с Олегом поговорить. Причем основательно так поговорить, со слезами и упреками. Можно и с истерикой даже. И аргументы для истерики у нее теперь есть – сотрудники уже в открытую пальцем тычут… Надо, надо поговорить. Если он домой не за полночь придет, конечно. А хотя бы и за полночь! Тоже выдумал себе легенду – к маме на дачу он ездит… И ведь не проверишь, не поймаешь за руку! Вероника Андреевна, драгоценная свекровушка, так отошьет, если она вздумает проверками себя унизить, что мало не покажется. Она ее с первых лет замужества к этому приучила – не унижать себя ревностью. Приучить-то приучила, а сама змеей извернется, а сыночка своего прикроет. Ханжа старая. Фу, как противно. И зачем она приняла эти ее дурацкие правила, именуемые «женским достоинством»? Мужа на глазах уводят, а она только и делает, что барахтается в этом достоинстве. Нет, все, хватит. Сегодня она свою свекровушку прижмет. Обязательно до нее дозвонится и попросит… Нет, не попросит! Не попросит, а именно потребует, чтобы передала мобильник сыночку, который якобы ее навестил по причине случившегося сердечного недомогания. А на ее презрительное «фи, Мариночка» так ответит… Так… А как она ответит?

– Ой, Мариночка, простите, ради бога, за опоздание…

Вздрогнув, Марина вынырнула из предполагаемого диалога со свекровью, улыбнулась шумно вошедшей в кабинет Анне Семеновне. От Анны Семеновны всегда почему-то исходило много шума. Может, потому, что была она большой, толстой и одышливой, и говорила много, и шуршала плащом, и устраивалась на крутящемся стуле долго и основательно, и со стоном наклонялась, чтобы расстегнуть «молнию» на ботинках и потом сунуть ноги в растоптанные туфли на низком каблуке.

– …Представляете, сейчас такую очередь в регистратуру выстояла! Просто ужас. Я им говорю – мне только больничный зарегистрировать да печать поставить, так нет, не пропускают! Так плохо себя чувствую, Мариночка, если б вы знали. Меня участковая наша никак не хотела выписывать, да я настояла. Думаю – как вы тут одна справитесь…

– Почему это – одна? А я что, не в счет? – обиженно пробурчала со своего места Наташа, не отрывая глаз от монитора.

– …Давление у меня так и не снизилось, представляете? – проигнорировав Наташину реплику, продолжала пыхтеть Анна Семеновна. – Как наклонюсь, сразу в глазах будто песок горячий перекатывается!

– А вы не наклоняйтесь. Ходите себе прямо, – снова встряла Наташа в поток ее жалоб.

– Тебя не спросила, советчица сопливая! – беззлобно повернулась к ней Анна Семеновна. – Чего это ты взъерошенная такая сегодня? Поссорились вы тут без меня, что ли?

– Нет. Не поссорились. Так. Поговорили просто, – отрывисто бросила ей Наташа.

– О чем это?

– Да все о том же… Вы сами знаете о чем… А она не верит…

– А… Понятно.

Анна Семеновна замолчала, сунула переобутые ноги под стол, сложила пухлые ладошки в замок и, покачивая головой, стала оглядывать Марину, словно примеривалась, с какого боку ее укусить.

– Наташ, выйди-ка на минутку, – коротко приказала она девушке.

– С чего бы это? – строптиво повернула к ней голову Наташа.

– Да ни с чего… Просто мне с Мариночкой поговорить надо.

– А я вам что, мешаю?

– Мешаешь. Иди, Наташенька. Там в буфете как раз свежие эклеры привезли, я видела, когда мимо проходила. С белковым кремом. Ты же их любишь, я знаю. Иди чаю попей.

– Тогда я уж лучше покурю пойду… – вздохнув, поднялась со своего места Наташа.

– Ну, если ты полагаешь, что это большее удовольствие, чем кушать эклеры, тогда конечно.

– Да. Именно так я и полагаю, – в тон ей ответила Наташа, мило оскалившись уже в дверях. – А эклеры свои сами кушайте. Мне нельзя, я фигуру блюду. А вам можно, вам в этом смысле терять нечего.

– Нет, вы посмотрите на нее, Марина! – то ли насмешливо, то ли возмущенно проговорила Анна Семеновна, когда за Наташей закрылась дверь. – Прямо на каждом шагу обхамить готова! И где у нас с вами глаза были, когда мы третьего юриста на работу брали? Кастинг устроили, а приняли бог знает кого… Ни ума, ни старания, ни способностей. И ведет себя нагловато. Вы не помните, чем она нас взяла, эта Наташка?

– Нет. Не помню. Да нормальная в принципе девчонка… Просто молодая еще. Со временем обтешется. Так о чем вы со мной поговорить хотели, Анна Семеновна? Только покороче, пожалуйста, у меня работы очень много.

– Ну да, ну да… Ой, даже не знаю, как вам и сказать, Мариночка… Тут дело такое, щекотливое очень.

– Это вы про Олега, наверное?

– Ой, так вы уже знаете, да? А то ведь у нас как… Жены всегда все узнают последними…

– Что узнают, Анна Семеновна? Что такое особенное я должна узнавать? Что Олег ухаживает за Настей? Ну да, ухаживает. Так и пусть себе на здоровье. На то он и мужчина, чтоб обращать внимание на красивых молодых женщин. Он в евнухи не подписывался, в конце концов! И вообще…

– Да вы не сердитесь, Мариночка! Я понимаю, как вам сейчас гадко. Давайте лучше вместе подумаем, что в этой ситуации можно сделать, чтобы…

– Анна Семеновна, я не собираюсь ни с кем обсуждать свои семейные проблемы. Извините, если я сейчас груба с вами. Я как-нибудь сама разберусь.

– Ну вот, обиделись! Я ж вам добра хочу, я же абсолютно искренна с вами! Не хорохорьтесь, Мариночка. В данной ситуации лучше проговаривать проблему. Как говорит мой муж – бить гордыню кулаком в темечко.

– Нет. Я сама разберусь. Спасибо за участие, – холодно отрезала Марина, отвернув голову к окну. Дождевые капли по-прежнему вяло ползли по стеклу, перетекая одна в другую, постепенно утолщаясь и образуя в конце довольно шустрые ручейки, похожие на обильные слезы.

– Ну что ж, смотрите, – помолчав, сухо произнесла Анна Семеновна. – Сами так сами. Только как бы поздно не было разбираться-то… Вы хоть в курсе, что у них все уже далеко зашло? Очень далеко?

– Я – нет. А вы, стало быть, в курсе?

– Так не я одна… Вот уж месяц, как все только об этом и говорят! Их же все время видят вместе в городе! А Валентина Петровна из бухгалтерии как-то с отчетом задержалась, пошла домой совсем поздно, а они в приемной…

– Хватит, Анна Семеновна! Мне все понятно. Можете не продолжать.

– Нет, но это же невозможно, Мариночка! Вы что, действительно ничего не замечаете? Ослепли и оглохли? Он же уже все грани дозволенные перешел! Я сейчас через приемную проходила, он опять около нее торчит… И ведь даже не соизволил приличное выражение лица сделать! Так на эту Настю смотрит, что… Мне даже неловко стало, ей-богу. Бессовестный! Прямо при живой жене…

– Да, уж извините, умирать мне пока не хочется.

– Так и я про то же… Нет, мне все-таки интересно… Неужели вы и впрямь ничего не замечали? Или притворяетесь? А, Мариночка?