Он слегка запнулся, будто собираясь с мыслями, но на самом деле… с тревогой прислушался к своим ощущениям — пуля «федерала» вроде бы прошла через мягкие ткани, но крови он успел потерять немало, и теперь, слегка пошевелив пальцами раненой руки, Банда явственно почувствовал характерное онемение, вызванное туго наложенным жгутом, и с горечью отметил про себя, что его «внутренних резервов» хватит, пожалуй, на полчасика, не больше. А потом, хочешь не хочешь, — придется искать врача. К тому же сильно кружилась голова, и шоссе, слава Богу, ночью пустое, иногда «таяло», пропадало куда-то, скрываясь за затягивавшей глаза пеленой.

Если бы они ехали по равнинному автобану, это было бы еще полбеды, но извилистая горная узкая дорога этой части Крыма требовала огромной сосредоточенности даже от совершенно здорового водителя. И теперь испуганный Банда часто моргал, пытаясь таким способом согнать с глаз туманное марево.

Мельком он взглянул на Алину.

Она сидела вполоборота к нему, напряженно всматриваясь в его слегка освещенное подсветкой приборной доски лицо, и явно ожидала объяснений.

Он понял, что девушка пока не подозревает, насколько он ослаб, и попытался разговором отвлечь ее внимание, торопливо продолжив прерванный рассказ:

— Понимаешь, когда мы с Олежкой Востряковым бросились за конвоем грузовиков, в кузове одного из которых арабы увозили из России тебя…

Нет, подожди. Лучше начну с начала. Когда тебя похитили, за дело, как обычно, взялось местное отделение милиции. Они, впрочем, не слишком торопились начинать расследование, ты, наверное, знаешь, что должно пройти как минимум дня три, чтобы они зашевелились, но во время нападения на тебя сильно пострадал Анатолий, мой напарник.

— Что с ним?

— Плеснули в лицо кислотой, очень сильной. Тяжелые ожоги… Короче, делом им пришлось заняться сразу же. Следователь попался, как мне показалось, неплохой, вполне способный паренек, и какие-то действия по горячим следам могли принести результаты, но… Ты представляешь, буквально через несколько часов после похищения дело забрала в свои руки ФСБ.

— Это из-за отца?

— Да. Ведь все и заварилось, с одной стороны, из-за его нежелания уезжать в Тегеран, а с другой — несогласия переходить в конкурирующее военное ведомство внутри страны. В итоге ФСБ, мягко говоря, предложило отцу помощь в твоем спасении в обмен на обещание перевестись в нужное ведомство.

— Как они все узнали?

Банда снова часто заморгал, чувствуя, что выхватываемая из темноты фарами дорога снова «уплывает», и, поборов слабость, с облегчением вздохнул:

— Слушай, Алинушка, а поищи-ка ты в этой «тачке», — может, тут какая-нибудь бутылка воды найдется? Пить хочется — сил нет…

— Да, да. Сейчас… — Алина торопливо открыла «бардачок» и, ничего не найдя, перегнулась через спинку сиденья назад в надежде отыскать что-нибудь там. — Сашенька, нет питья. Тебе плохо?

— Ну что ты! — поспешил успокоить ее Банда, принимая как можно более веселый вид. Кажется, в темноте ему это неплохо удалось. — Просто пить охота… Ладно, слушай дальше.

— Да. Рассказывай.

— Короче, пока тебя держали еще в Москве, ребята из безопасности сильно лопухнулись. И самый важный, можно сказать, единственный свидетель, или «язык», назови как хочешь, попался в мои руки. От него я и узнал про конвой, про планы арабов в отношении тебя и твоего отца и все такое прочее.

— И ты…

— Помог мой шеф из «Валекса», а главное, конечно, очень помог Олег. Без него… Как жаль его, Алинушка! Такой мировой мужик был! Мы же с ним Афган вместе… Я его как-то выручил однажды.

Так я живой. А он со мной жизнью расплатился.

— Саш, но ведь ты не виноват! — девушка, пытаясь утешить, нежно погладила его по щеке и положила руку на плечо. — Ты же не мог в конце концов…

— Мог! Я мог успеть! Еще бы чуть-чуть… Сволочи! Я вам покажу «Аллах акбар»! «Духи» чертовы…

Но тут Банда осознал, что мысли его начинают путаться и несет он черт-те ведь что. Он быстро взглянул на Алину и, показалось, успел заметить огонек тревоги, блеснувший в ее глазах.

«Э-э, парень, держи себя в руках! Не хватало только ее напугать до смерти! А ну, успокойся!» — приказал он себе, стараясь сосредоточиться.

— Ты извини, Алинушка. Просто забыть не могу, как этот бородач Олежку…

— Я все понимаю, Саша. Успокойся! — нотки беспокойства явственно звучали в голосе Алины, и Банда из последних сил постарался взбодриться, лишь бы развеять ее тревогу.

— Так на чем это я остановился?.. А, вспомнил! Словом, полетели мы за вами и тебя все-таки освободили. Мы, а не ФСБ. Вот им и обидно стало. Мне тот начальник-гэбист на пирсе в Севастополе прямо сказал — я лишний. Я теперь не нужен. Им было бы очень и очень приятно лично отдать тебя прямо в руки Владимиру Александровичу. А потом шантажировать его как только им заблагорассудится.

— Господи, но я же свидетель! Я бы все рассказала, как было на самом деле!

— Кому? Отцу? Рассказала бы, конечно. Но уже после того, как тебе дали бы с ним увидеться. А до этого момента, уж поверь мне, они бы добились от генерала Большакова всего, чего хотели.

— Подонки!

— Не то слово… Поэтому сейчас нам надо держаться от них подальше. И слава Богу, что мы на территории Украины.

— И куда мы едем?

— Я уже сказал — домой. Только не к тебе и не ко мне. Мы едем в Сарны, к матери Олежки. Я должен рассказать ей, как все произошло. Я должен повиниться перед Галиной Пилиповной. Ее сын из-за меня погиб…

— Да. Я понимаю.

Алина скорбно замолчала, склонив голову. Молчал и Банда, задумавшись о том, как непросто будет встретиться с матерью Олежки Вострякова.

После очередного поворота перед ними вдруг открылся город, залитый огнями. Дорожный указатель, сверкнувший надписью «Симферополь», подействовал на Банду парадоксальным образом, — почувствовав приближение долгожданной медицинской помощи, он мгновенно ослаб, остатки сил быстро покидали его, и парень не на шутку испугался, что не сможет добраться даже до ближайшей больницы.

— Алинушка, — почти прошептал он, слизывая с верхней губы капли пота и судорожно сжимая руль «Волги», — ты, пожалуйста, к знакам присматривайся, вдруг больницу какую увидишь, ладно?

— Конечно. Ты как?

— Нормально… — он запнулся, но, собравшись с силами, продолжил твердо и спокойно. Нужно было, чтобы Алина четко выполнила его указания на случай, если она растеряется, увидев его беспомощность и слабость. — Послушай, если со мной случится легкий обморок или что-то в этом роде… То есть, если я на время вдруг «отключусь»…

— Тебе плохо? Совсем плохо, да? — она напряженно вглядывалась в его лицо, стараясь понять, как он себя чувствует на самом деле.