— Глухота меня, сынок, одолела. Ты мне погромче кричи, чтобы не только я и другие слышали, как ты мать свою старую слушаешься. Придут тогда медведь Спиридон с медведем Лаврентием и поговорят с тобой.

Скажет так медведица, и бежит Ивашка, куда она посылает его, потому что знает он, как медведи разговаривают. Один возьмёт за одно ухо, другой — за другое, и кто кого перетянет. Поговорили они один раз с Ивашкой, чуть ли не до колен уши оттянули. Походил он с такими ушами-то, хватит!

Ничему не хотел учиться у медведицы Авдотьи медвежонок Ивашка. Бранит, бывало, его медведица, а Ивашка сердится, отмахивается, ворчит:

— И как это ты всё, мать, видишь? Это, наверное, потому, что я у тебя один. Надоел тебе, как соринка в глазу. Будь у тебя ещё хотя бы трое таких, как я, ты обо мне и не вспомнила бы даже.

И тут собралась медведица Авдотья подругу в Осинниках навестить. Передали — очень больна, последнее доживает. Встревожилась Авдотья: куда Ивашку деть? С собой взять — далеко, как бы чего не случилось в дороге. Дома одного оставить — ещё страшнее. Что делать? Как быть?

И предложила ей тут соседка медведица Матрёна:

— Да давай ты своего пострелёнка ко мне. У меня своих медвежат двое, а где двое есть, там третий не помешает.

А Ивашка и рад тому: среди Матрёниных ребят его незаметно будет. Не делай ничего — и слова никто не скажет. Хоть отдохнёт от материнского всевидящего глаза, отдохнёт от воркотни её.

Переспали ночь. Собралась медведица Матрёна завтраком медвежат кормить. Смотрит — её Мишук и Машута заправили постели, а Ивашка и не подумал даже. Как была она у него разбрыкана с ночи, так и осталась.

Задумалась медведица: «Как быть? Как сказать Ивашке об этом? Пожурить. Обидится. Скажет: если матери рядом нет, то уж и ругают меня… Нет, тут по-другому надо».

Кликнула медведица своего сына и ну его словами полоскать, виноватить:

— Ты что же это, Мишка, как постель-то плохо убрал, а? Погляди, куда у тебя подушка углом смотрит?

— К окошку, — прогудел медвежонок.

— А куда нужно, чтобы она глядела?

— К двери, — прогудел медвежонок.

— Так что же, выходит, я тебя зря учила? Да я вот тебя, неслуха, за вихор сейчас!.. Убирай всё сызнова.

Раза три пропотел Мишук, пока его мать бранить перестала. Мишука перестала, Машуту начала:

— А у тебя, Маша, что это одеяло морщит? Разве я тебя, срамница, так учила постели убирать?

Уж она её, уж она её!

«У, — думает Ивашка, — у Мишука с Машутой всё-таки заправлены койки, и то медведица вон как куделит их, а что же будет, когда она до меня доберётся?..»

Подбежал он к своей кровати, заправил её скорее, одеяло разгладил, чтобы ни одной сборники не было. Подушку углом к двери поставил, сделал всё как надо.

Похвалила его медведица:

— Молодец ты, Ваня.

И ещё своих медвежат пожурила:

— А вы?.. Эх, вы… Вот у кого учитесь постели убирать, у гостя нашего.

Стали за стол садиться. Смотрит Матрёна — её Мишук и Машута умылись, а Ивашка и не подумал даже. Он у себя дома никогда не умывается.

— Всё равно, — говорит, — к завтрему опять испачкаюсь, грязный буду. Зачем же сегодня зря воду тратить?

Ну и в гостях неумойкой за стол полез. Провёл сухой лапой по роже, и хорошо.

Задумалась медведица: «Как быть? Пристыдить Ивашку? Обидится. Если матери рядом нет, скажет, то уж и стыдят меня». И напустилась она опять на сына своего, зашумела — во всех углах берлоги отдалось:

— Что же это ты, Мишка, умылся как? Щёки потёр, а под носом кто мыть будет? Разве я тебя так умываться учила?

— Нет, — прогудел медвежонок.

— А что же ты тогда позоришь меня перед гостем? Полотенце новёхонькое грязью затираешь. Плутовством задумал отделаться? Зашелудиветь хочешь?

Уж она его, уж она его!

Раза три пропотел Мишук, пока мать его бранила. Мишука перестала, за Машуту принялась:

— А ты, Машка, что позоришь меня? Шею вымыла, а про уши забыла, грязнушка?

Уж она её, уж она её!

«У, — думает Ивашка, — Мишук с Машутой всё-таки умылись, и то медведица вон как бранит их, а что же будет, когда она увидит, что я совсем неумытый за столом сижу…»

Съёрзнул со скамейки поскорее и к умывальнику. Морду вымыл, из ушей всё выскреб, шею чисто-начисто продрал.

Похвалила его медведица:

— Молодец ты, Ваня, чистоту любишь. — И ещё своих медвежат пожурила: — Учитесь у гостя нашего, как умываться по утрам.

Так и повелось с той поры: увидит медведица Матрёна у Ивашки непорядок какой, своих медвежат журить начинает, а Ивашка догадывается и, пока до него очередь дойдёт, сделает всё как надо. Похваливает его медведица. Ивашка тоже доволен.

— Хорошо, — говорит, — что я ей чужой: не сразу она меня замечает. Пока своих отбранит, меня уж и бранить не за что. Хорошо чужим быть.

Охота было медвежонку Ивашке рыбки поесть, да не было у него охоты в речку лезть. Идёт он по берегу, смотрит — забрёл по колено в воду медвежонок Илька и ловит рыбу. Много уж наловил, целую горку.

Обрадовался Ивашка, подкосолапил к нему.

— Поделимся, Иля, по-братски. Ту рыбку, что на берегу лежит, я возьму, а ту, что в речке плавает, ты бери. Тебе, правда, больше досталось, да ладно, я не жадный. Пусть так будет.

И оставил медвежонка Илю без рыбки. Поплакал медвежонок, да тем и утешился.

На другой день наловил Иля опять рыбки. Только есть собрался, а Ивашка выходит из-за куста. Он всё утро прятался, ждал, когда наловит Иля побольше.

— Поделимся, Иля, по-братски, — сказал Ивашка. — Ту рыбку, что на берегу лежит, так уж и быть, я возьму, а ту, что в речке плавает, ты бери. Тебе, правда, больше досталось, да ладно, пусть так будет, я не жадный.