— Новый гардероб? — предлагаю я.

— Меня наша вешалка вполне устраивает, — заявляет Клео.

— Очень смешно. Если воспользоваться маминой рабочей скидкой в «Вудвордс»,[1]можно накупить тряпок еще на одну.

— По-моему, у тебя есть уже все виды пижам, известные человечеству.

— То есть?

— Ким, ты никогда из дома не выходишь — я и не помню уже, когда в последний раз видела тебя одетой.

— Ты и сама не ходишь дальше «Фотофиниша», — надуваюсь я.

Когда Клео решила переехать в Кардифф и основать Приют для Эмоционально Неполноценных имени Клео Бучанан, она попросила перевести ее из шеффилдской лаборатории срочной проявки и печати, где работала с тех пор, как окончила колледж, поближе к новому месту жительства, но свободной позиции того же уровня у них на тот момент не было. И, несмотря на то что ей пришлось принять более низкую должность, она согласилась. Как бы там ни было, похоже, отдельные жемчужины летней коллекции Калико — не лучший способ отплатить Клео за ее доброту.

— Вот уж чего мне точно не нужно, так это чтобы твоя мама взялась разрабатывать мне стиль. Все, кого она одевает, выглядят так, будто на свадьбу собираются или сейчас новости по телевизору читать будут. Я — Новое Поколение. И меня не остепенить!

— Верно. Но я ведь опять могу отправиться путешествовать. Мне бы понадобилось минимум четыре новых деловых костюма, если бы я согласилась на ту работу в Париже.

Это звучит круче, чем следовало бы на самом деле. Да и вообще, что было — то прошло. Я слишком долго колебалась, и в результате контракт подписали с кем-то другим, так что Клео попадает в точку:

— Тебе за последние полгода предложили три классные работы на континенте, и ты отвергла их все, так что можешь и дальше сидеть в подвальной квартирке в Кардиффе и переводить на немецкий компьютерные игры.

Она права. Изначально именно для того, чтобы вращаться в высшем обществе, я и выучила столько языков, и дались они мне легко, потому что я знала, к чему иду. Так классно было чувствовать, что я действительно что-то умею — я и вправду ощутила себя гражданином мира. А потом я стала слишком смелой, слишком открытой, слишком доверчивой. После моей последней и чудовищно неудачной поездки в Швецию (и почему это вы подумали, что здесь замешан мужчина?) я поклялась, что «больше никогда и ни за что». Все, повеселилась. Это было два года назад, и теперь я предпочитаю сидеть дома. Я даже перестала тосковать по приключениям. Ну да, сейчас я веду не слишком шикарную жизнь, но, по крайней мере, не приходится пялиться на волосатые уши международных делегатов, задыхаться от гнусных одеколонов, которыми поливают себя модные дизайнеры, и вздыхать от того, что это не меня сейчас держит за руку эта горячая латиноамериканская знаменитость, а ту прилипалу журналистку из «Гламура».[2]Нет, ну подумать только: ты тут играешь жизненно важную роль — помогаешь этим людям общаться друг с другом, — а они даже не замечают твоего присутствия.

К этому привыкаешь, конечно, — к тому, что тебя игнорируют. К счастью, у меня была неплохая практика — бесконечные обеды, на которых мама представляла меня очередному воздыхателю. Каждый раз уже после первых минут знакомства я становилась липшей. Терпеть не могла их неуклюжие попытки со мной сюсюкать. И тогда я постигла искусство выпадать из разговора — вы бы и не заметили моего присутствия. Я сидела за столом и представляла, что мне платят за то, чтобы я не реагировала, — я вычитала у себя деньги за каждое саркастическое замечание или за несдержанную попытку защитить отца, который ушел, когда мне было девять. (Я должна отметить, что ушел он из-за нее. Она его до этого довела.) Ну, так вот, а теперь, когда я перевожу, я не проявляю никаких эмоций, даже если тот, за кого я говорю, шутит или кипит от злости. Как говорил мне учитель, не надо отыгрывать то, что ты говоришь, просто повторяй, будто ты живая бегущая строка.

Есть у меня одна несбывшаяся мечта — поработать переводчиком для претенденток на титул «Мисс Мира». Мне всегда казалась, что переводчики могли бы помочь девушкам отвечать на вопросы. Ну, знаете, ведущий спрашивает: «Как вы думаете, какие две вещи помогли бы сделать мир счастливым?», а она на родном языке отвечает: «Нужно покончить с войной и голодом». А переводчик мог бы сказать: «Веселящий газ и бескалорийный шоколад» — и она бы получила корону! Или еще лучше: «Если я так хорошо выгляжу — какая разница, что я думаю?»

Может, я когда-нибудь до этого доберусь. А пока контракт на перевод компьютерных игр меня вполне устраивает. Да и платят лучше, напомнила я Клео.

— Подумай только, как здорово мы сможем отдохнуть на деньги, которые я сейчас зарабатываю!

— Ким, ты уже два года не была за границей. Наша кошка и то чаще пользуется твоим чемоданом, чем ты.

— Хочу заметить, что я говорю на шеста языках.

— Испанский среди них на втором месте, а ты даже никогда не была в Испании.

— Поеду еще, может быть.

— Ну, раз так — беру все слова обратно. — Клео изображает пальцами в воздухе кавычки. — Вот: платье для фламенко — это номер один!

Я смотрю на наше исчерканное исправлениями сочинение на тему «Как потратить 5000 фунтов».

— Довольна? — фыркает Клео.

— Ненавижу ходить по магазинам, — со стоном отзываюсь я.

— Я тоже.

Теперь мы обе внимательно рассматриваем свои ноги.

— Слушай, у меня волосы растут на большом пальце!

— У меня тоже.

Я перелистываю каталог «Фриманс» до раздела нижнего белья, быстро считаю, в столбик на уголке листа и говорю:

— Как насчет трехсот двенадцати пар колготок из разряда втяни-все-в-себя?

Клео знает, что за этим последует, и выжидательно ко мне поворачивается.

У меня сердце стучит, как барабан, и пересыхает во рту. Поверить не могу — мы столько времени провели в унылых размышлениях и разговорах на эту тему (и началось все задолго до того, как эти деньги свалились нам на голову), и вот теперь в моей власти претворить все наши фантазии в жизнь.

— Или… — начинаю я, вся дрожа.

Клео едва слышно выдыхает:

— Или… — мол, продолжай.

Я хватаю ее за руку, и мы визжим хором:

— ЛИПОСАКЦИЯ!

Когда в твоем распоряжении тысячи фунтов, хирургическое вмешательство, чреватое негативными последствиями, становится единственным выходом из ситуации.

Мы с Клео выпили за это решение и приготовились к нашему любимому времяпрепровождению: «Кто на свете всех толстее?»

— Знаешь, говорят, что целлюлит похож на творожную массу?

— Aгa, — говорю.