бы я могла закончить учебу. Не было слов, чтобы описать чувство потрясения, охватившее меня, когда отец настаивал на переезде к тете Элис. Мама любила меня, но она была слабой и усталой, так что не сопротивлялась, когда папа настоял в посещении общественной школы Баллилаггин.

После этого стало еще хуже.

Больше злобы.

Больше жестокости.

Больше насильственных действий.

В течение первого месяца первого года меня преследовали несколько групп мальчиков, они требовали те вещи, которые я не желала им давать. После этого на меня повесили ярлык фригидки, потому что не сходила с ума по тем самым парням, которые годами превращали мою жизнь в сущий ад. Самые злые называли трансвеститом, думая, что причина, по которой я была такой фригидной, заключалась в нахождении мужских частей тела под юбкой.

Какими бы жестокими ни были мальчики, девочки были гораздо изобретательнее. И намного хуже. Они распространяли обо мне злобные слухи, предполагая, что я страдаю анорексией и каждый день выбрасываю свой обед в унитаз. Если уж на то пошло, то не было никакой анорексии или булимии. Во время нахождения в школе, присутствовало постоянное оцепенение, когда не получалось ничего есть, потому что меня рвало, прямая реакция на невыносимый стресс, в котором находилась изо дня в день. К тому же для своего возраста я была маленькой: невысокая, неразвитая и тощая, что никак не помогало предотвратить слухи.

Когда пятнадцатилетие прошло, а у меня все еще не начались первые месячные, моя мама записалась на прием к местному терапевту. Несколько анализов крови и обследований спустя, и семейный врач заверил нас, что я здорова, и просто у некоторых девочек развитие происходит позже, чем у других. С тех пор прошел почти год, и, если не считать одного нерегулярного цикла летом, который длился меньше половины дня, нормальных месячных все еще не было.

Честно говоря, я отказалась от того, чтобы мое тело работало как нормальная девушка, хотя это явно было не так. Врач также посоветовал моей матери оценить условия обучения, предположив, что стресс, которому я подвергалась в школе, мог быть фактором, способствующим очевидному физическому отставанию в развитии.

После дискуссии на повышенных тонах между родителями, в ходе которой которой мама встала на мою защиту, я была отправлена обратно в школу, где подвергалась безжалостным мучениям.

Жестокость учеников варьировалась от обзывательств и распространения слухов до приклеивания гигиенических прокладок мне на спину, а затем и физического насилия.

Однажды на уроке домоводства несколько девочек, сидевших позади меня, отрезали кухонными ножницами часть моего хвоста, а затем размахивали им, как трофеем. Все смеялись, и я думаю, что в тот момент ненависть к смеющимся над моей болью была больше, чем к тем, кто ее причинял.

В другой раз, во время физкультуры, те же девочки сфотографировали меня в нижнем белье на свои телефоны и разослали снимок всем в нашем классе. Директор быстро расправился с этим и отстранил от занятий владельца телефона, но не раньше, чем половина школы посмеялась надо мной. Я вспомнила, как сильно плакала в тот день, конечно, не перед ними, а в туалете. Заперевшись в кабинке, размышляла о том, чтобы покончить со всем этим. О том, чтобы просто принять кучу таблеток и покончить со всем этим чертовым делом. Жизнь для меня была горьким разочарованием, и в тот момент я не хотела больше участвовать в ней.

Я отказалась от этой идеи не из-за трусливости, а потому как слишком боялась, что это не сработает, и, проснувшись, мне пришлось бы столкнуться с последствиями. Я была в чертовом беспорядке.

Мой брат Джоуи сказал, что они выбрали меня мишенью, потому что я привлекательная, а также назвал мучительниц ревнивыми сучками. Он сказал мне, что я великолепна, и велел принять это. Было легче сказать, чем сделать, и я также не была уверена в этом восхитительном заявлении. Многие из девочек, нацелившихся на меня, были теми же, кто издевался надо мной с дошкольного возраста. Тогда я сомневалась, что внешность имеет к этому какое-то отношение. Я была просто неприятна им. Кроме того, как бы он ни старался быть рядом и защищать мою честь, Джоуи не понимал, какой являлась моя школьная жизнь.

Мой старший брат был моей полной противоположностью во всех смыслах этого слова. Я маленького роста, он же наоборот высокий, мои глаза голубые, его — зеленые. Я была темноволосой, а он блондином. Его кожа золотистая от поцелуев солнца, а моя бледная. Он был откровенным и громким, в то время как я была тихой и замкнутой. Самым большим контрастом между нами было то, что моего брата обожали все в Общественной Школе Баллилаггина, она же ОШБ, местной государственной средней школе, которую мы оба посещали.

Конечно, попадание в команду по херлингу помогло Джоуи завоевать популярность, но даже без спорта он был отличным парнем. И будучи превосходным парнем, каким он был, Джоуи пытался защитить меня от всего этого, но это являлось невыполнимой задачей для одного парня.

У нас с Джоуи был старший брат Даррен и трое младших братьев: Тадхг, Олли и Шон, но никто из нас не разговаривал с Дарреном с тех пор, как он ушел из дома пять лет назад, после очередного скандала с отцом. Тадхг и Олли, которым было одиннадцать и девять лет, ходили только в начальную школу, а трехлетний Шон едва вылез из подгузников, так что у меня не было защитников, к которым можно было бы обратиться.

Такие дни, как этот, заставляли меня скучать по Даррену. Он был на семь лет старше меня. Большой и бесстрашный, идеальный старший брат для каждой взрослеющей маленькой девочки.

С самого детства я обожала землю, по которой он ходил; тащилась за ним и его друзьями, сопровождала, куда бы он ни пошел. Даррен всегда защищал меня, принимая на себя вину дома, когда я делала что-то не так. Ему было нелегко, и, будучи намного младше, я не понимала всей степени его личной борьбы. Мама и папа встречались всего пару месяцев, когда она забеременела Дарреном в пятнадцать.

Названный незаконнорожденным ребенком, потому что он родился вне брака в католической Ирландии 1980-х годов, жизнь всегда была испытанием для моего брата. После того, как ему исполнилось одиннадцать, все стало намного хуже для него. Как я и Джоуи, Даррен был феноменальным метателем, наш отец презирал его. Он всегда находил что-то неправильное в Даррене, будь то его прическа или почерк, игра на поле или выбор партнера. Даррен был геем, и