Я-то, конечно, знаю об этом только по рассказам, поскольку дедушка умер, едва мне исполнилось шесть. Все, что я от него запомнил, был стойкий запах перегара. То есть тогда я еще не знал, как это называется, только потом, узнав и сопоставив факты, понял, почему мне не удалось узнать дедушку получше. И почему, когда несколько лет спустя моя мама решила расстаться с моим папой, бабушка отнеслась к этому с полным пониманием. Помню, слышал, как они тогда обсуждали сложившееся положение, приходя к выводу, что все мужики одинаковые, а в нашей семейке и вовсе безнадежные, при этом поглядывая на меня с тоской во взоре.

Но тут вскоре пал Железный занавес, открылись шлюзы, короче, наступил 1991 год. Тогда-то бабушка, имея некоторые сбережения в свободно конвертируемой, поскольку работала в гостинице для интуристов, решила на время покинуть пределы необъятной, чтобы взглянуть на мир без помощи Сенкевича. После этого некоторое время мы о ней ничего не слышали. Только однажды, на мой день рождения, пришла открытка с изображением моста над какой-то рекой или другой водной преградой, и надписью на обороте: «Здесь родился твой дедушка». Я, конечно, сразу усомнился, что дедушка родился прямо на том самом мосту, но, вспомнив запах перегара, решил, что с него бы сталось. И прошел еще один день рождения, прежде чем бабушка объявилась в нашей квартире, теперь уже собственной персоной, и в состоянии близком к обмороку.

Вот уж не могу сказать, что на нее так подействовало. То ли общий вид города-героя Москвы того времени, то ли обгорелые стены Белого дома, то ли песни группы «Лаэртский Бэнд», доносившиеся из моей комнаты. А может быть, и все вместе. Как бы там ни было, чуть ли не с порога она заявила маме, что намерена вот прямо сейчас забрать меня в Англию на том основании, что если я останусь, непременно пойду по стопам отца и деда. Иными словами – покачусь по наклонной.

Ни в какую Англию ехать мне не хотелось. В школе у меня была куча друзей, и даже подружка. То есть мы с ней еще только играли в бадминтон, но я упорно двигался дальше. И было совершенно понятно, что в Англии недостаточно владения русским языком, а английским я в то время владел не очень. Или, если честно, совсем не владел. Но все мои возражения были сразу отвергнуты. Маме, понятное дело, не хотелось со мной расставаться, но и наблюдать, как я качусь по наклонной, тоже не хотелось. Все же некоторое время она колебалась, пока бабушка не предъявила убойный аргумент, сообщив, что в Англии встретила очень хорошего человека, за которого будущим летом выходит замуж, и который готов платить за мое обучение.

Вот на их свадьбе я и познакомился с Лайонелом, приходившимся внуком новому мужу бабушки. Надо сказать, с самого начала он мне не понравился. Держался как эдакий пай-мальчик, то и дело поправлял мои ошибки в английском, которых я, несмотря на целых полгода усиленного изучения, еще лепил немало. И вообще всем своим видом старался показать, кто он, а кто – всего лишь какой-то иностранец. Но это было еще полбеды. К тому времени я успел заметить, что толерантными британцев можно назвать весьма условно, и всяких понаехавших они терпят, но не более того. Хуже было, что нас поселили в одной комнате, а в день свадьбы нарядили в нелепые костюмчики и заставили нести шлейф (ха-ха) невесты. Занятие вполне подходящее семилетним, но мы-то уже были вдвое старше.

Понимаете, наверное, почему тот день стал для меня совсем нерадостным. Только после торжественного обеда я смог снять наконец душивший меня галстук и, стащив у кого-то из гостей сигарету, уединиться в дальнем углу сада, чтобы немного расслабиться. Но каково же было мое удивление, когда пару минут спустя в том же уголке появился Лайонел, тоже без галстука, и тоже, вы не поверите, с сигаретой в зубах. Некоторое время мы ошалело смотрели друг на друга, а потом разразились поистине гомерическим хохотом. Короче, не скажу, с того момента, но уже вскоре мы стали лучшими друзьями и больше не возражали делить комнату, когда осенью оказались в престижной частной школе, где уже учился Лайонел, а теперь и мне предстояло продолжить свое образование.

С тех пор минул почти год. Я уже привык отзываться на свое имя в английском варианте и говорил на этом языке куда лучше, чем прежде. Подошли каникулы, часть которых мы собирались провести в спортивном лагере. Но тот открывался только через неделю, и чем занять эту неделю, оставалось совершенно неясным. Вот тут-то бабушка и ошарашила нас известием, что забронировала нам каюту на круизном катере, где мы сможем, как она выразилась, с пользой провести несколько дней. Бабушка, наверное, думала сделать нам приятное, но мы, сами понимаете, так не думали. Как-то раз мама возила меня на экскурсию в Переславль-Залесский, и ничего тоскливее этой поездки я не припомню. Лайонел тоже пребывал далеко не в восторге. И стоило нам только ступить на борт этого самого катера, претенциозное название которого совершенно не соответствовало скромной роли, наши самые худшие опасения, казалось, начали сбываться.

Несмотря на представительного вида шкипера с окладистой бородой, в белоснежной рубашке, при галстуке и даже форменной фуражке, встретившего нас на палубе, сам катер производил неважное впечатление. Я называю это суденышко катером, потому что хотя оно и превышало размерами прогулочные катера, курсирующие по Москве-реке, все же заметно уступало теплоходам, которые ходят по Волге. К тому же в Британии и те и другие называют моторным судном, сокращенно – МС.

Буклет, прилагавшийся к билетам, обещал первоклассное обслуживание, но каюта оказалась даже меньше железнодорожного купе. Там помещались две койки – одна над другой – умывальник и узенький столик у окна, хотя назвать окном крошечный иллюминатор, через который едва проникал свет, можно было лишь условно. За каютами, дальше по коридору в сторону кормы, помещались душевая и два туалета. Куда вела еще одна дверь в самом конце коридора, я не понял. Видимо, в какое-то служебное помещение, поскольку дверь была заперта. На прогулочной палубе рядами стояли шезлонги, предназначенные для расслабленного отдыха под солнцем, времяпрепровождение, которое всегда вызывало у меня недоумение. Короче говоря, стоило мне только представить, что нам предстоит провести на этом катере целых пять дней, меня сразу охватывала тоска.

Запланированный осмотр достопримечательностей совсем не вдохновлял. Что такого, принципиально нового, можно было увидеть во всех этих городках и деревушках? К тому времени мне довелось побывать всего в двух британских провинциальных городах, но общее впечатление уже сложилось. Да и наша школа располагалась как раз поблизости от одного из таких. Так что, до появления Вайолет и Мэгги предстоящая поездка не сулила ничего хорошего, а вот предположение Мэгги относительно наших попутчиков грозило оказаться верным.

Почти сразу за болтливой старухой в салон спустился еще один реликт прошлого. Точнее, сначала мы услышали шум подъехавшей к пристани машины, потом неразборчивые голоса, потом кто-то крикнул густым басом: «Бобби!» и уже знакомый паренек стремительно прошмыгнул через салон на палубу, откуда вскоре спустился обратно, волоча чемодан и сумку фотографа. За ним следовал весьма колоритный дед в ковбойке и джинсах, с длинными, седыми волосами, собранными в хвост, и коротко подстриженной бородой. Он поздоровался довольно приветливо, но как-то отрывисто, потом направился вниз. Лайонел шепнул, что старик, скорее всего, из Новой Зеландии. Я тогда еще не разбирался в различных диалектах английского, поэтому положился на Лайонела.