Выбрать, что я хочу послушать, – дело такое… не то чтобы сложное, но утомительное. На первом этапе все просто. Зависит от сиюминутного настроения: хочется или чего-нибудь бодрого, или, наоборот, грустного и задумчивого, или просто какого-нибудь музыкального фона, абсолютно нейтрального, «чтоб шуршало». Но потом начинаются сложности: если бодрого и веселого, но насколько? Если задумчивого и грустного, то опять же – насколько? Допустим, ты пребываешь в подавленном настроении и хочешь усугубить, так сказать, – но до какой степени? Можно поставить совсем уже мрачную музыку и окончательно впасть в уныние, а можно включить что-нибудь легкое, грустное и красивое для создания атмосферы печальной, но светлой. Или, наоборот, тебе нужно встряхнуться и развеять тоску? А если тебе хорошо и радостно, надо ли доводить эту радость до полного буйства? Да, нелегкое это дело – подобрать музыку под настроение, и далеко не всегда получается выбрать правильно, но, кстати сказать, откровенно неправильный выбор иногда может быть на удивление приятственным.

И еще вопрос: сколько вообще можно слушать музыку? В смысле по времени. Я работаю дома, а это значит, что у меня есть возможность слушать музыку хоть с утра до ночи в отличие от среднестатистического офисного служащего, но у меня в коллекции больше пятисот дисков, собранных за пятнадцать лет: что-то я покупала сама, что-то мне покупали поклонники – маленькие знаки внимания из серии «ну давай же скорее в постельку, мои котик», – что-то дарили друзья и знакомые, на день рождения и на Рождество. Если слушать их без перерыва, скажем, по двенадцать часов в день, каждый день, получается полтора месяца, без повторов. А ведь многие музыкальные произведения, как правило, самые стоящие, надо послушать как минимум раз пять-шесть, пока ты начнешь в них въезжать. Потом, есть любимые вещи, которые хочется слушать снова и снова, и с каждым разом они тебе нравятся больше и больше, потому что всегда открываешь в них что-то новое. В последнее время я не покупаю компактов. Я решила, что это будет ненужное расточительство: в моей коллекции уже представлены все направления и стили, и под каждый нюанс настроения у меня есть по два-три-четыре компакта, – хотя, если появится что-то действительно новое и интересное, чего у меня еще нет, я, конечно же, это куплю.

А великое произведение великого композитора – это почти бесконечное удовольствие. У меня есть двадцать пять разных записей одного и того же фортепианного концерта; хотя когда я покупала двадцать пятый компакт, я всерьез призадумалась, что у меня с головой?

Любить великого композитора – это как-то неловко. Конечно, ты любишь хорошую музыку. Это вполне очевидно, и происходит, я думаю, от общей лености организма и интеллектуального занудства. Классика – это классика. Классика – это серьезно. Удовольствие не для всех. Каждому хочется выделяться, быть выше толпы: не мычать вместе со стадом, а петь соловьем. Это стремление противоречит извечной тяге к новым открытиям, вот почему наши пристрастия и вкусы всегда пребывают в некотором напряжении; и если нам что-то нравится, нам хочется разделить удовольствие с окружающими. Даже если ты слушаешь самую невразумительную и кошмарную музыку, тебе хочется, чтобы ее слушали и другие. Может быть, мы без особой охоты делимся с ближним деньгами или, скажем, едой, но поделиться своими суждениями – это святое. Потому что нам хочется, чтобы все восхищались нашим умом или тонкой душевной организацией. Потому что нам хочется, чтобы другие подумали, будто мы живем более насыщенной и богатой духовной жизнью. Но для этого необходимы некие точки соприкосновения умов. Килиманджаро духа, где побывали мы все и теперь можем сказать о других вещах; это ниже, а это выше, а это одной высоты с Килиманджаро.

Кроме музыки, у меня есть еще неплохая коллекция фильмов на видео и спутниковая тарелка, то есть больше сотни каналов на телевизоре. И хотя телекомпании очень строго следят, чтобы в эфир, не дай бог, не попало ничего мало-мальски пристойного или интеллектуального, у них все же случаются периодические упущения. И хотя я не считаю себя такой уж богатой, я могу с полной ответственностью заявить: в плане домашних развлечений у меня ничуть не меньше возможностей, чем у какого-нибудь диктатора, или монарха, или миллиардера. Даже у самых богатых людей, чье состояние в принципе неисчерпаемо, – у них все равно только одна голова, один рот, два уха, два глаза и один домашний кинотеатр (то есть их может быть при желании хоть за сотню, но ты же не будешь смотреть сотню фильмов одновременно). В наше время с развлечениями все просто. Сто лет назад ничего этого не было и в помине – то есть, конечно, люди как-то себя развлекали, но у них были не те возможности. Пятьдесят лет назад только магнаты и очень богатые люди могли позволять себе развлекаться «по последнему слову науки и техники», а сегодня все это доступно любому, причем доступно настолько, что многие просто не знают, что со всем этим делать.

Богатство определяется не количеством автомобилей и яхт, а степенью личной свободы – когда у тебя есть достаточно средств, чтобы жить так, как хочешь, и ни в чем себе не отказывать. Причем, как правило, человек все-таки понимает, что больше, чем нужно, ему не нужно. Потому что всего не укупишь, да и зачем? Но я знаю, что я в состоянии купить себе новую мебель и все, что мне нравится из одежды. Если мне вдруг захочется, я могу взять билет и поехать в любую страну, и снять там на месяц роскошный номер в самом шикарном отеле, с гигантским мини-баром и ванной размером со средний амбар. Это не значит, что я сорвусь и куда-то поеду вот прямо сейчас. Просто я знаю, что могу себе это позволить.

Дистанция между финансовым изобилием и «еле-еле хватает на жизнь» в принципе небольшая, если живешь один. Конечно, если ты собираешься вырастить восемь детей – это другое дело. Но как только ты расплатился по всем кредитам, жизнь становится действительно удивительной и прекрасной. Потому что теперь ты свободен. На свете нет большего удовольствия, чем запереться у себя дома, полностью отгородиться от внешнего мира и сотворить себе собственный мир.

Больше того, я вообще не стремилась разбогатеть. То есть каждый, конечно, мечтает о том, чтобы стать богатым, но я ничего в этом плане не предпринимала. Я не работала на износ, не выдумывала никаких хитроумных планов. Я вообще ничего не делала. Мое теперешнее богатство – это побочный продукт моего настойчивого желания записаться в какую-нибудь танцевальную школу на класс фламенко.

Танцы – это как культ. Стоит ими увлечься, и если первый порыв не пройдет, тебя затянет уже с головой; причем, как и всякое удовольствие, оно стоит денег, а вот заработать на этом… можно, конечно, но такая возможность выпадает не всем и не часто.

Помню, как я изводила отца, когда мне было шестнадцать, чтобы он дал мне денег на класс фламенко вдобавок ко всем остальным танцевальным классам, куда я уже ходила. Отец долго сопротивлялся, но денег все-таки дал. При одном условии: что я запишусь и на «что-нибудь стоящее и полезное». Мы с папой всегда хорошо понимали друг друга, и я знала, что он имеет в виду: «что-нибудь стоящее и полезное» – это чтобы потом можно было устроиться на работу и зарабатывать деньги. Я дала папе слово, и слово сдержала, вот только раскачивалась слишком долго, и когда все-таки собралась записаться на курсы в нашем местном колледже, оказалось, что все интересные курсы, хоть сколько-нибудь увлекательные и заманчивые – например, по компьютерной графике, куда я, собственно, и хотела пойти, – уже полностью укомплектованы. Хуже того: свободных мест не осталось вообще нигде. Места были только на курсе по усложненной математике. Я спросила, а нет ли у них математики упрощенной, но упрощенной не было. В общем, все было за то, что моя блистательная карьера на поприще компьютерной графики и дизайна благополучно накрылась еще на стадии благих намерений, и я стиснула зубы и приготовилась познавать усложненную математику.