От Разлогово до Завалишино путь неблизкий. Петр и Павел вышли засветло, чтобы успеть вернуться к вечернему поливу огорода. После трехнедельного затворничества Павел бодро шагал по пыльному асфальту, высоко держа обстриженную под ноль голову. Петр едва поспевал за братом, исподволь наблюдая за ним. «Совсем седой стал Павлушка, — крутились в голове невеселые мысли. — Седой, а телом ровно подросток. Ох, что ж батюшка скажет? Вдруг разглядит в брате сатанинскую силу какую — что тогда делать?»

Размышления Петра прервали две трясогузки. Примчались из духмяного травяного разлива полей и, поцвиркивая, закружились над головой Павла, закрутили хоровод, а потом уселись на плечи и замерли, точно приклеенные.

— Пашка, ты б птичек-то согнал, — испуганно попросил Петр.

— Нельзя, — убежденно ответил брат.

Так и вошли в Завалишино — Павел впереди, с трясогузками на плечах, Петр за ним, снедаемый тяжкими мыслями.

Отец Валериан был дома — для него с матушкой выстроили ладный коттеджик, по современной строительной моде облицованный сайдингом. Поповские ребятишки возились со щенком. Петр попросил вызвать батюшку, а когда тот вышел на крыльцо, в простой, мирской одежде, с недочитанной газетой в руке, поклонился.

— Вот, батюшка, брата привел. Неладное что-то с ним. Посмотрите.

Отец Валериан сощурил умные глаза, положил газету на перила, спустился с крыльца, улыбаясь.

— Здравствуй, Павел. Как поживаешь?

— Не спасете вы людей, — глядя в сторону, глухо произнес вдруг тот, и трясогузки с пронзительным писком вспорхнули, вновь закружив каруселью над стриженой головой. Дети бросили щенка, выстроились в линейку, преданными глазами глядя на чудного гостя.

— Спасем, — спокойно ответил батюшка. — Не мы — Бог. Души спасем.

— Это неправда. Правда — в природе. Она — сила. Все остальное — зло, — четко выговаривая слова, произнес Павел, и, повернув голову, посмотрел священнику в глаза.

— Гос-споди… — прошептал отец Валериан и начал часто креститься, пятясь к дому.

— Города — зло! — Голос Павла неожиданно обрел какую-то запредельную для человека силу, загремел, загрохотал над сонной летней улицей. — Техника — зло! Наука — зло! Отриньте все, идите в леса, живите, как предки жили, — только тогда спасетесь! Мрак идет на род людской. Смерть уже косу подняла! Древние силы будить нужно, только они помогут, только с ними выживут дети…

— Дети, — охнул батюшка, нетвердой рукой уцепившись за перила крыльца, испуганно оглядел двор. — Андрей, Владимир, Елена, Ольга — в дом! Быстро в дом!

— Дети умнее вас. — Павел властным жестом выкинул вперед руку. — Дети чувствуют истину! Я спасу их. Тех, кто слышит меня.

Ребятишки, дернувшиеся было исполнить приказ отца, снова застыли на месте, широко улыбаясь.

— Бес в тебе! — закричал отец Валериан, торопливо выпрастывая из ворота рубашки нательный крест. — Это бес вещает! Изыди! Во имя Господа нашего, во имя Святой Троицы! Изыди!

Петр, обмерший, едва только Павел начал говорить, почувствовал себя совсем плохо. Он разрывался между любовью к брату и желанием встать на сторону священника, принять его правоту. «Пашка и впрямь с нечистой силой снюхался. Ой, беда… Чего делать-то? Святой водой? Или в больницу?»

Собравшись с духом, он бросился к брату, попытался сгрести его в охапку, утащить с поповского двора, но Павел только качнулся влево-вправо, стряхивая с себя Петра, и вновь заголосил:

— Железный телец погубит род людской! Смерть носите вы с собой, на смерти едите, со смертью спите. Отриньте зло! Я знаю путь к спасению и поведу вас! Увидьте силу мою!

И тотчас же со всех сторон, изо всех домов и дворовых построек Завалишино пошел мощный звук — замычали коровы, завизжали свиньи, заблеяли овцы и козы, отчаянно закудахтали куры, и все это покрывал яростный собачий лай. Тучи птиц затмили солнце, под ударами копыт и рогов с треском вылетали двери сараев, как подкошенные, падали заборы, и к дому отца Валериана по проулкам, через огороды мчалось небывалое звериное войско.

Перепуганная, рыдающая матушка силой утащила детей в дом и заперла дверь. Мужа она тоже пыталась увести, но священник будто прирос к крыльцу, высоко воздев сияющий на солнце крест и выкрикивая слова молитвы:

— Господи помилуй! Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедший в мир. Пречистою Приснодевою Мариею, истинною Богородицею, на спасение всего мира. Проклят бо еси и вся неприязненная твоя дела и помышления, яже во дни, и в нощи заклинаю тебя душе нечистый, великим именем Святой Троицы, да не влагаеши рабу Божию Павлу болезней вредных, помыслов неприязненных, но отыди в места пуста и безводная, идеже человек не обитает. Бог един призирает тебя! Бог един призирает тебя!!

Павел стоял напротив и улыбался. Над его головой крутился пестрый нимб из птиц, по обе руки расселись на траве кошки, собаки, кролики, нутрии; за спиной встали нестройными рядами коровы и лошади.

— Вот — сила! — звонко сказал Павел. — Она доказывает правоту мою.

— Бра-атка… — прохрипел Петр, вдоль палисада подползая к Павлу. — Брось! Уйдем…

По улицам Завалишино уже бежали следом за ушедшим скотом перепуганные хозяйки. Женский плач и крики слышались со всех сторон. Мужики, смекнув, что дело — дрянь, похватали кто ружье, кто топор, кто вилы и тоже устремились к дому священника.

— Заклинаю тя душе нечистый и лукавый, именем единородного Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа, да не соблазниши немощию и лукавыми мечтании раба Божия Павла, да всегда ко Господу Богу молитвы чисты приносит. Твоя же лукавствия дневная и ночная, да будет с тобою. За няже ответ воздаси в день судный. Аз же ко Господу Богу моему служу денноношно, тебе упраздняшу и прогоняшу, мене же укрепляшу и вразумляшу мя, за многую его благодать и человеколюбие славлю! Славлю! — в исступлении кричал древние слова изгоняющей беса молитвы отец Валериан.

— Я все равно спасу тех, кто поверит мне, — просто сказал Павел и коротким жестом отпустил зверье. Птицы взвились в воздух и порскнули в стороны, коровы, удивленно мотая рогатыми головами, принялись щипать жухлую придорожную траву. Кошки разбежались первыми, следом понеслись собаки. Петр вцепился в рукав брата, потащил его через мычащее, блеющее стадо прочь, но тут завалишинцы догнали братьев, и на них со всех сторон посыпались удары. Попытавшись что-то объяснить разъяренным, обезумевшим людям, Петр не успел даже понять, что его никто не слушает. Получив удар обухом топора в лоб, он упал в пыль. Спустя мгновение с окровавленным лицом рядом рухнул Павел. Толпа обступила братьев, а над людскими головами рвал воздух голос отца Валериана:

— Изыди, сатана, проклят буди и вся лукавая твоя сила! Я ко благословися и прославися пречистое имя Отца, Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!

…Петр вернулся в Разлогово через неделю. Сломанная рука в гипсе, лицо заплыло от синяков, на голове выбрита залитая зеленкой проплешина, поблескивающая скобками. Дом встретил выбитыми окнами, сорванной с петель дверью. Забор вместе с калиткой лежал, на проломленных досках отпечатались протекторы колес большого грузовика. В комнатах царил разгром, все было вверх дном, даже железные кровати разобраны и покорежены.