регулярные экономические связи с эллинами через Ольвию, куда славянская племенная знать везла свой хлеб на продажу. Античное наследие было невелико, оно ограничивалось ввозом предметов роскоши, вина, оливкового масла и заказом некоторых изделий греческим мастерам; к глубинам античной культуры приобщались лишь единицы скифов и славян, порывавшие со своим племенем и переселявшиеся в приморские города. Но скифам и славянам V в. до н. э. повезло в том отношении, что их быт, древние предания и недавняя история (война с персидским царем Дарием в 512 г.) были описаны замечательным этнографом и историком Геродотом Галикарнасским, объехавшим Понт Эвксинский (Черное море) для сбора сведений о войне 512 г. На основании очень подробных и достоверных сведений о Среднем Поднепровье в «Истории» Геродота можно полагать, что он побывал не только на земле скифов-степняков, кочевников, но и у славян-земледельцев лесостепи, которых он называл также и «днепрянами» («борисфенитами» по Днепру-Борисфену). Фольклорные записи Геродота находят полное соответствие в русских и украинских сказках, записанных 2500 лет спустя после «отца истории» (сказки о трех царствах, о младшем сыне-победителе, о царе Светозаре и др.).

Сарматское вторжение в южнорусские степи в III в. до н. э. тягостно сказалось на судьбах славян-пахарей. Черноземные пространства отошли под пастбища; земледельческое население частично уходило в леса, частично смешивалось с сарматами. Облик культуры становится более первобытным, чем во времена Геродота. Экспорт зерна прекратился, и славянская знать мало выделялась из общей массы соплеменников.

Археологически мы знаем восточных славян этого времени по так называемой зарубинецкой культуре (III в. до н. э. — III в н. э.). К первым векам нашей эры относятся наиболее ранние сведения греческих и римских писателей о славянах-венедах. Сведения скупые, краткие, свидетельствующие о недостаточном знании славянской жизни, протекавшей вдалеке от античных городов, севернее кельто-сарматского заслона.

Новый подъем южной (лесостепной) половины широко расселившегося восточного славянства длился целых три столетия — от II в. н. э. до конца IV в. н. э. Подъем начался с того времени, когда римский император Траян (98-117) расширил владения империи до Карпат и причерноморских греческих городов. Римская держава стала непосредственной соседкой восточных славян. Снова возродилось славянское экспортное земледелие, — к племенам славянской лесостепи широчайшим потоком потекли римские серебряные монеты, а сами славяне стали измерять зерно римской мерой — квадранталом-четвериком, дожившим в качестве меры сыпучих тел до 1924 г. Как и в скифо-греческую эпоху, теперь славянская знать тоже обзаводится различными предметами привозной роскоши: посудой, фибулами для плащей, вином, украшениями. Автор «Слова о полку Игореве» назвал некое благодатное время «трояновыми веками». По всей вероятности, это были века, шедшие вслед за царствованием исторического Траяна, века так называемой Черняховской культуры — II–IV вв. н. э., когда в лесостепи мы видим общий резкий подъем: совершенствование земледелия, появление гончарного круга, социальное расслоение (выделение челяди) и т. д. Приток римского серебра — эквивалента славянского хлеба — начался именно с Траяна. Если монеты предшественников Траяна встречаются в кладах лишь спорадически, то монеты, чеканенные при Траяне, дают крутой подъем. Новый высокий уровень держится три столетия при всех императорах, правивших после Траяна. Эти три века (II, III, IV) и есть «трояновы века». К этому времени славянство уже не ограничивалось своей древней прародиной, а расселилось и значительно севернее в гуще широколиственных лесов. Новоселы внедрялись в область литовско-латышских и финно-угорских племен, смешиваясь с ними и постепенно (и мирно) их ассимилируя. Условия жизни здесь были иные; приходилось возвращаться к трудоемкому подсечному земледелию, к выпасу скота на лесных полянах и поймах, возрастала роль охоты; об экспорте зерна нечего было и думать; привозной роскоши не было.

Этот контраст в уровне культуры южных лесостепных полян и более северных лесных племен — радимичей, кривичей, вятичей — хорошо уловил летописец Нестор, писавший о полянах как «о мужах мудрых и смысленных», а по поводу быта северных лесовиков сказавший: они «живут в лесе звериньским образом», сохранив много первобытных черт в своих семейных отношениях. Наиболее резко контраст севера и юга обозначился в «трояновы века», к которым и следует, очевидно, отнести красочное противопоставление Нестора.

Ко времени образования Киевской Руси контраст несколько сгладился, лесной север во многом сравнялся с древним исконным югом, но все основные центры Руси, ее первичное ядро находились на юге: Киев, Чернигов, Переяславль, Белгород, Вышгород, Курск, Канев. Счастливые «трояновы века» сменились для славян тягостным «временем Бусовым» — поражение славянского князя Буса в битве с готами и нашествие гуннов (конец IV в. н. э.). Снова эпоха упадка.

Новый перелом в судьбах всего славянства наступил в конце V–VI в., когда началось великое расселение славян, перекроившее всю карту Европы. До VI в. существовало две ветви славянства — западная и восточная; теперь два широких потока, из зоны древней прародины двинувшиеся на юг, к Дунаю и Балканам, образовали (во вновь завоеванных и заселенных задунайских землях) новую, третью, ветвь — южных славян (югославы, болгары).

Полуторавековой процесс завоевания Византии оказал сильное влияние на все восточное славянство. Славянские колонисты сначала накапливались в Среднем Поднепровье до Порогов (пеньковская культура); затем они продвинулись к самому Дунаю и заселили его северный левый берег. Дунай был границей Византии. Император Юстиниан построил несколько десятков крепостей на этом северном рубеже империи, чтобы оградить ее от вторжений славян и разных кочевников (авары, тюрко-болгары и др.). Однако напор северных племен был столь силен, что славянам удалось не только перейти Дунай, но и проникнуть в глубь Балканского полуострова до Фессалоники и древней Спарты. Греческие авторы подробно писали о славянах и антах (наименование восточных славян; слово неизвестного происхождения), описывая их быт, религию, военные обычаи, службу в византийских войсках. Отмечается, что они не подчиняются единой власти. Естественно, что византийцы описывали те славянские дружины, которые давно уже стронулись со своих родных мест, прошли огромный путь «через поля на горы» (как сказано в «Слове о полку Игореве») и оказались в чужой земле. Мы не должны распространять сведения авторов VI в. на все славянство вообще.

Завоевание Византии сказалось не только на судьбе дружин, осуществивших это завоевание, но и на всех племенах Восточной Европы. Как показало изучение болгарских диалектов, прибывшие на Балканы колонисты говорили на наречиях, содержавших следы балтских, литовско-латышских языков. А это означает, что в походах на Византию принимали участие не только племена, сопредельные империи (вроде уличей и тиверцев, которые жили у Черного моря и «приседяху к Дунаеви»), но и весьма отдаленные племена лесной зоны, жившие по соседству с литовцами и латышами и частично смешавшиеся с ними (кривичи, дреговичи, полочане). В походах и переселении участвовали не все члены того или иного племени: в поход могла отправиться только дружина; она могла остаться навсегда