Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какой стала бы жизнь, если бы люди точно знали секрет своего счастья?
Ася замерла. В комнате что-то изменилось. Словно ветер пронесся сквозь комнату, зашевелил елочные ветви, зашуршал мишурой… Внезапно она услышала чудесную мелодию. Может, телевизор у соседей? Но нет, звук исходил от елки. Множество золотистых колокольчиков, украшавших концы еловых лап, вдруг ожили, зазвенели, наполнили комнату чистейшим перезвоном. И под этот звон Ася услышала шепот, будто кто-то прямо в ухо нежно протянул: «Пора в путь».
В тот вечер все разошлись рано, и только Ася с Дэном сидели за опустевшим столом. Ей было грустно и не хотелось возвращаться домой. А Дэн просто напился.
– Понимаешь, Ась, – откровенничал он, – живешь-живешь как надо, как правильно. А потом раз – и понимаешь, что живешь-то не для себя! Для галочки. Все эти мальдивы, гуччи, вся вот эта вот, – он очертил хмельной круг в воздухе, – светская жизнь, все это не для меня. Радости не приносит. Это даже не интересно. Куда я поеду в следующий отпуск? Да хоть куда, мне все равно! И жене моей все равно. И любовнице. Еду просто для того, чтобы потом бизнес-партнерам и друзьям-приятелям рассказать. Хотя мне кажется, – он доверительно понизил голос, перейдя на пьяный шепот, – что и им всем тоже все равно. Всем все равно! – вдруг крикнул он. – Мы живем для галочки, шоб було! А нафига?
Он театрально развел руками, потянулся за бутылкой и в очередной раз наполнил рюмку, напевая «А нам все равно».
Ася вынырнула из воспоминаний. Ритмично перемигивались лампочки: зеленый плавно переходил в синий, красный превращался в оранжевый, а затем в золотой. И снова синий, зеленый, красный, оранжевый, золотой. За окном полыхнул салют, и снова воцарилась мирная тишина.
А в ушах еще звенел шепот: пора в путь.
Глава 2
Узкая дорога вилась вдоль линии прибоя. Слева лазурное море, утыканное частными причалами с белыми катерами. Справа изгороди, за которыми в гору поднимались сады с особняками и террасами. Ася шла в какой-то оглушительной тишине. Несмотря на плеск волн и шелест листвы, ей казалось, что весь мир задремал. Сонное безмолвие царило кругом. Пекло солнце. Горы заглушали звуки города. Она шла и шла, не сворачивая – да и некуда было сворачивать… Вяло текли мысли, в такт размеренным шагам. Как же тут спокойно. Надо раздобыть воды. Рюкзак тяжеловат, натирает плечо. Кто-то забыл на дороге мяч…
Внезапно в ее оцепенение врезался посторонний звук, довольно забавный. Словно небольшой насос быстро-быстро накачивал велосипедную шину. Ася продолжала идти, медленно соображая, что же это может быть. Звук приближался со спины. Она притормозила и оглянулась.
Деловито переваливаясь и тряся складками на морде, к ней приближался толстый пес на кривых лапках. Мопс, подумала Ася. Или бульдог? Его натужное сопение – вот что за звук заставил ее остановиться.
Мопсобульдог доковылял до Асиной тени и тяжело сел. Его плоский нос явно не был рассчитан на снабжение кислородом столь тучного тела в жару. Из приоткрытой пасти капала слюна.
– Привет, друг, – сказала Ася. – Если хочешь водички, то у меня нет.
Пес со стоном чихнул, тряхнул головой и снова уставился на Асю. Морда растянута в улыбке, взгляд доверчивый. Ася присела на корточки, следя, чтобы собака оставалась в ее тени.
– Ну что ты, песик? Не понимаешь меня, небось? Ты же по-русски не говоришь. Да тут никто не говорит, в этой черногорской дыре…
Ася принялась поглаживать складчатую собачью спину. Гудели ноги.
– Ну что ж, давай посидим с тобой, – снова обратилась она к псу. – Я буду называть тебя монте-негритенком. Знаешь, почему? Смотри: мы в Черногории, по-английски это «Монте Негро», переводится как черная гора. А ты черно-горец, то есть монте-негритенок! Как я придумала, а?
Она гордо посмотрела на пса, и тот попытался завилять хвостом. Хвоста не было, да и встать ее новый друг не удосужился, поэтому виляние свелось к энергичному ерзанью по земле. Ася засмеялась.
Она слушала свою речь, русскую речь, пусть и обращенную к собаке, и все глубже осознавала, как сильно устала от своего путешествия. Она уже столько прошла, столько повидала. Первый восторг от странствий давно прошел. Она ощущала себя не путешественницей, а скорее бездомной. Бесприютность, отсутствие своего места – вот что тяготило ее все сильнее день ото дня. Чужие безразличные люди, череда безликих комнат в хостелах, пыльные кеды. А еще утомил транспорт. Билеты, давка, затекшая спина и гудящая от ночных рейсов голова, переодевание в привокзальных туалетах, многочасовые ожидания на станциях и местные дельцы, норовящие взять подороже, да еще и кошелек утащить…
Что и говорить, путешествие затянулось.
Очень хотелось домой. Зайти в московскую квартиру, набрать ванну, поставить в духовку пирог. И пусть за окном серая непогода, и пусть завтра по пробкам на работу – это ведь ее жизнь, хоть и не такая яркая, как средиземноморские курорты – но ведь своя. Родная.
Хотелось зайти в ближайший супермаркет, где всё по-русски, где цены в рублях. Купить знакомые продукты: батон, пельмени и селедку. Услышать на кассе русское «Пакет нужен?» И вообще везде вокруг слышать родную речь, просто идти по улице и слушать ее со всех сторон, словно любимую музыку…
Ася говорила с псом по-русски, а он смотрел и как будто даже кивал. А она просто не хотела вставать и идти дальше. Она рассказывала ему, как в Москве у пожилой соседки живет вот точно такой же мопс (или все же бульдог?), но ему не жарко, он не задыхается, ведь в России не бывает такой жары, как здесь. Тот мопс-бульдог сталкивается с другими проблемами, пострашнее: снег и сугробы! Да-да, песик, представляешь? Это когда кругом все холодное, хрустит, скользит, а самый маленький сугроб тебе почти по шею… А иногда, когда совсем уж холодно, бабуля надевает на своего питомца зеленую попонку. Так они и идут: она в зеленом пальто, а он в такой же попоне, оба круглые, важные, ну умора! Но попона – это еще полбеды, потому что некоторые покупают своим собакам – угадай что? Ни за что не догадаешься: собачьи ботинки! И знаешь,
