Богодул моется от силы раз в неделю, все чаще принимая солнечные ванны. Хорошо летом выйти в одних драных трусах с распростертыми руками. Ходит Богодул павой, всем кланяется и предлагает обниматься. Разит от него недюжинным перегаром: водка все также дешевле колбасы. Вороны, примечающие мужичка, стыдливо каркают, и неясно, насмехаются ли они или завидуют. Диву дается деревенский люд, лицезрящий милые складки волосатого живота.

Спекшийся на солнце смуглый живот выпадает из натянутых до пупка трусов. Восьмилетние девочки любознательно взирают на нестриженые когти, на нечто, выпирающее из этих трусов. Стоит Богодул, устремив одну руку к небу, как Статуя Свободы, и греется на солнце.

Где-то вдали его друзья по бутылке. Синими лапищами хотят дотянуться до любопытных девочек, но слабо падают на землю, расшибая лбы. Вокруг только бутылки и просроченная килька: просроченную отпускают почти задаром.

Плывет в голове образ отца и жены. Оба сгинули, одна от рака, другой от головотяпства начальствующих, но оба живы в его больном сердце. Тяжело дышит мужичок. Очаровательный смрад исходит от него. Испепеляющее деревню солнце нещадно палит Богодула. Борется с ним природа, но и она сгибается перед стальной волей Богодула: заволакивают светило грозовые тучи.

Пройдет или не пройдет гроза? Поди знай. Деревенские торопятся сдать анализы, купить водку и забрать письма, пришедшие с Большой Земли. Чуть закрапает дождь — разбегаются врассыпную жители, кто в дачный домик, кто в двушечку на пятом этаже, а кто в сарай.

Богодул вспоминает, как познакомился с будущей женой. В разговорах с матерью и друзьями-подвижниками вспоминает ее как «Богородицу». Чем приглянулся ей он, поцелованный Богом и одновременно этим же Богом проклятый? Вечная отдышка, пигментные пятна на все лицо и в довершение к прочему злокачественные язвы на теле.

Богодул вспоминает, как она впервые взяла его за руку, прикоснулась к стянутой грубой коже, точно выдубленной. Летними вечерами ходили они мимо дачных участков, заглядывали за забор и здоровались с деревенскими. Ее шелковистые волосы цвета блонд легко развевались на сильном августовском ветру. Соловей, спрятавшийся в кроне листьев, задавал ритм их долгим романтическим прогулкам.

Однако всему приходит конец. Какая-то остервенелая мамаша, чьи дочери продолжают глядеть на трусы Богодула, несмотря на мелко капающий дождь, добротно врежет «психу». Мужичок падает громко. Незлобный вскрик вырывается из его больной груди. Мамаша вдавливает грязным острым каблуком червяка в землю, бьет дешевой сумкой с Мигаловского рынка и жалуется на поборы. Сегодня она уплатила несколько тысяч за ЖКХ и должна отыграться хоть на ком-то. Пускай, это будут не дочки, а хотя бы Богодул.

Всякий на Святой Руси любит и ненавидит ближних. Елейно шепчутся соседушки Семеновых, глядящие на площадной смрад. Одиноко лежит Богодул, и, кажется, порванные трусы топорщатся от набегающего ветра.

Друзья Богодула наконец поднимают того и ведут к матери. Находят они его и после долгого ползанья по грязной русской земле. Часто находят друзья и часто ведут на поклон к матушке. Она разражается праведным гневом и уже сама поднимает его к Богу — на их благодатный и многострадальный третий этаж.

У Любки, как прозвали мать соседушки, свой ум, заходящий за разум. Последний ум она бережет как зеницу ока и не дает никому отобрать его.

«Всем хихоньки да хаханьки. Ничего, Лешик! Вернется им, вернется! Женку твои они в могилу свели. А че им стоило на терапию собрать? Гроши, а поскупились. Подонки, ублюдки! Выродки, Лешик. Че ж ты ходишь на площадь на потеху им? В рот их, понимаешь, в рот их нахер!».

Гневная тирада могла длиться до получаса. Пока Любка выстирывает грязные портки сына вручную, сама не зная зачем, Богодул сидит на кухонной табуретке. Любопытствующим взглядом обводит он знакомый натюрморт: банка с чайным грибом, накрытая рваной марлей, отклеивающиеся обои с розовыми цветочками и жужжащими над ними шмелями, гора немытой посуды. У Любки много дел, хотя, казалось бы, живут они смирно и ладно. Заглядывают к ним нередко. Когда заглядывают, то обязательно чего подворовывают и пакостят.

Богодул пускает всех в дом. Пока мать едет в город по делам, к ним наведываются горемыки со всей Святой Руси. Балаган стоит в квартире, но мужичок рад и тому. Гостей он встречает в майке парадной, то бишь без высохшей рвоты, и теплых тапочках. По лету тапочки меняются на вьетнамские шлепки, правда, пахнущие той самой Святой Русью.

Пахнет она смрадом. Пахнет она русским ладаном и милой хтонью. Бродит хтонь по деревне и заглядывает на огонек к Богодулу. В девчушках он помершую женку, первую и последнюю на данный момент. Друзья по спиртному успокаивают Богодула, хвалят его пятна и вовсе не смеются. Так, разве что подтрунивают, с кем не бывает? Всем показывает золотой браслет жены, на которой он копил несколько лет. Еще хранит браслет неведомый другим запах сирени и юности. Нюхает вдоволь Богодул, ласкает его и приговаривает, как тоскует по своей «Богородице».

Тепло на душе у полуслепого Богодула. С каждым годом видит он все хуже, и бродить по деревне становится труднее и труднее. Уже не различает, кто входит к ним на квартиру. Пустой взгляд у мужичка, окруженного ведьмами и бесами. Бесы пляшут вокруг Богодула, звенит их противный гогот и безостановочно топают и верещат они.

Вечерами Богодул хмуро глядит в окно. Медленно спускается на деревню тьма. Наступает холодная осень. Неспешно буреет и рыжеет листва. Сбрасывают деревья, как вышедшие из моды платья, почерневшие листья. Догнивают те на мрачной и скудной русской земле. Со временем ветер уносит их.

Уносит ветер и жизни людей. Ветер давно унес жизнь отца-подводника, унес жизнь первой и последней жены. Богодул смотрит на девиц, покупающих пиво в продуктовом магазине. Девушки несут целый ящик: вероятно, кому-то исполняется шестнадцать. Гладит себя мужичок по впалым щекам, засовывает пальцы под мышки, а после нюхает их. Пахнут, как и прежде, Святой Русью. Есть в мире нечто постоянное, что не подвластно даже ветру.

Туманным октябрьским днем Богодул выбирается наружу. Жалобно, уныло собирает он копеечку на проезд. Легенда, по его разумению, рабочая и ходовая: мать приболела, нужно съездить за лекарствами. Деньги то на лекарство, разумеется, есть, а вот проезд…

Набирается со всей деревни рублей сто, не больше. Но куда же ехать, когда водка подешевела? Да и не на проезд собирает Богодул, а на любимую смазку русской души, без которой не едет ни одна машина, не работает ни одно предприятие и не заводится ни один автобус.

Волшебная горячая водка. Как могуча и тепла