скрывает тот «затвор»,

мне особо бы желалось

чтобы вами услыхалось!

Для начала, в разговоре

– дабы тему дать задору,

парень, с русой головой

увлекает за собой:

«Как делишки? Как леченье?

Много ль дали попеченья?»

А ему, тот, что повыше

отвечает, лоб прикрывши:

«Да какие тут делишки?

– там и там, одни задвижки,

и лишь мается мой копчик -

что же это за укольчик?»

Но, другой, что самый младший

возражает, голос давши:

«Не согласен с вашим мненьем

ибо, есть во мне сомненье!

– я считаю, что леченье -

не должно быть развлеченьем,

ибо нас сюда прислали

чтобы пользу получали!»

Русый, этому дивившись

и к девчонкам обратившись,

говорит: «Похоже, с нами

тут шпиёна прописали?

Коли ты на всё послушный

– то на кухне будешь нужный!»

И, под общее молчанье

тот «малыш», их покидая,

лишь насупившись ноздрями

пошагал ругаться «маме»…

Ну, а Русый, извиняясь

– острой чуйкой прикрываясь,

в дополнение к тому

лишь добавил по сему:

«Вы поймите, есть такие -

кто, по совести, иные!

Он, коль – что от нас услышит

– то, на памяти запишет,

а потом за две котлеты

санитарам сдаст всё это!»

– Тут, Диана оживает

и вопросом поражает:

«Вы, пожалуйста, простите

и за дерзость – не судите,

Но, уж больно интересно

– то не скрою, если честно -

разузнать про ваши судьбы

коли, вместе мы тут будем!»

– Не плохую же ты тему

завязал атак умело!

И, усевшись на диванчик

– лишь в руках держа стаканчик,

Русый, взявши эстафету

начал ведать им про «это»!

«По лихим своим годишкам

– слишком скорым по умишку,

много разного во мне

открывалось в новом дне,

Были девочки, машины

и крутые магазины,

– где, за всё и за меня

лишь платила, что семья…

Не сказать, что был лентяем

иль каким-то негодяем,

– вроде, всё и при местах

и лишь умное в устах?..

Но, чего-то не хватало

в том, где воля уставала,

всё куда-то волокла

эта пыль и суета?..

Так, обрёл себе компашку

– где, подобно чебурашке,

ставил уши и ресничку

под приятную «лапшичку»,

И, ловя себе кураж

дополнял тот антураж!

А потом… меня «спалили»

и в больничку поместили,

чтобы этим «попеченьем»

разошлись мои влеченья…

И, поверьте, было мненье

– бросив чуждые сомненья -

«Что пора мне закругляться

и к «тому» не возвращаться!»

Но, со временем, «крутясь»

– в те же прелести селясь,

вновь и вновь, своим решеньем

попадаю в те смятенья!

Даже, то сейчас не скрою

– что, меняя свою волю,

я пытался научиться -

чтоб духовным получиться…

Но, когда нам предлагали

за держание «медали»,

всё, как-будто бы безликим

становилось в эти миги!

…неужели лишь медаль

всю развеет грусть-печаль,

– коль уныние, тоской

в ту же пропасть за собою,

словно дикая собака

гонит к краю, до оврага?

И, конечно, поразили

– давши стимул в негативе,

те советы, по незнанью

– как меняется сознанье,

коли дозу для себя

не отыщешь в свете дня…

Уж поверьте, те советы -

чтобы вымолить всё «это»,

под горящие глаза -

не помогут никогда!»

Вдруг, по лево, что повыше

эти доводы услышав,

говорит: «Не соглашусь!

– так как к оному стремлюсь…

Уж, поверьте, я не первый -

кто, смятением, наверно?

– попадает в ту струю

оказавшись «на краю»…

Так бывает, что в порыве

– где не край того «обрыва»,

появляется желанье

в расширение сознанья,

И, того не понимая

и про страхи забывая,

мы заходим в те края -

где погибели земля…

Слишком много испытаний

в очищение сознанья,

мне, по жизни, так свелось

что скитаньями далось!..

…помню жизнь я при монахах

и победы многих страхов!

…помню Святы я места -

в коих совесть расцвела!

И, конечно, не забыть мне

– то случайное открытье -

«Что лишь я, своим решеньем

– прожигая те мгновенья,

не способен оглянуться

и во благо повернуться…»

– Но, у Русого вопрос

появился в тот курьёз -

Как же снова получилось

что в больничку поместилось?

– Да, не скрою, виноват

что вернулся в этот ад!

Вы, поверьте, сожалея -

что вернулся к этой «тени»,

лишь сейчас я понимаю

– вновь и вновь себя ругая -

«Можно многим оправдаться

чтобы вновь того касаться,

но, по факту, эта «дрянь» -

лишь унылая печаль!»

Как говаривал мой дед -

«Не ищи простых побед!»

И, порой, чтоб возвернуться

нужно грязью обмакнуться,

– дабы сути той печали

новый путь приоткрывали!

Так что ты, меня, Дружище

не считай каким-то днищем!

То, что светлое давалось

– всё, лишь Верой обреталось!

Русый, чувствуя вину

отвечал, как на духУ:

«Ты прости, кольми я грубо

усомнился в том, что любо!

Я не хам, ни грубиян

и не дерзкий… где-то там!

Лишь считаю, что по Вере -

не судьба в такой манере,

– лишь навязывая «сласть»

при «леченье» подавать!

…ведь она всегда лишь там -

где рассеялся туман,

где бывает так внезапно

и тепло, или прохладно!

А, все прочие манеры

и сектантские холеры -

где, бывает, через волю

заражают новой болью,

пусть останутся в местах

– где лишь пыль на сапогах!»

Вдруг, Оксанка заявляет

новый стимул открывая:

«Понимаю тебя, Русый…

– вся проблема – это туса!

Я сейчас лишь понимаю -

как бороться с этой дрянью,

потому что, верь, сама

в той же «пропасти» была!..

Мы живём по тем законам -

где тщеславие корона,

и её, чтоб удержать

– нужно стимула придать,

Вот, поэтому, венчая

– новых прелестей желая,

вновь и вновь мы на пути -

чтобы стимула найти…

И за это, вновь тебя

тянет в омут та струя!

Посели-ка лучше тело

в то, душа, чего хотела,

и всё это, в свете дня

станет нормой для тебя!»

…И повисла тишина,

и застыли те слова…

Дина, видя, что Оксанка

– потерявши уж осанку,

лишь уставилась в окошко

и задумалась немножко,

говорит, во убежденье

– что явилось потрясеньем:

«Словно, этими словами -

что скользили между нами,

мне, до сердца прикоснувшись

ты поведала, что нужно!

Те, кто нами помыкает

– после, «дозу» предлагает,

не поймут лишь одного -

что советы их – дерьмо!

А принять такой совет

– значит взять его завет,

и, покрывшись тем фикалом

положить судьбу задаром!»

И Оксанка, улыбнувшись

и до Дины потянувшись,

обняла свою подругу

– так, что ранила ей ухо,

Ну, а Русый и Высокий

– приподнявшися на ноги,

в разуменье тех советов

подписались под всё