и на её глаза стали накатывать лёгкие слёзы, которые только-только стали застилать её голубые глаза.

Над их головой пролетел снаряд, а за ним ещё несколько.

Галина Ивановна взволновано подскочила, выпуская из рук телефон. Двор взорвался страшным шумом, и земля перевернулась под ногами. Галина Ивановна перегнулась и упала, как подкошенная, оставляя в воздухе гарячие брызги крови. Они упали следом, окропляя асфальт и стекая густыми струями вниз на дорогу, подмывая разбитый старенький телефон, к которой тянулась её рука.

– Ма-ама! – зарыдал Миша, не отрывая взгляда от Галины Ивановны. Свист не переставал разрывать уши, и земля ещё четыре раза переворачивалась, мешая небо и землю, дома и песок. Миша рыдал. Его глаза ничего уже не видели.

Вдруг он почувствовал, как его обняли чьи-то тонкие руки. Это была Олеся. Она разозлено, сквозь слёзы смотрела вокруг, прижимая к себе братика. Крики, вопли, звон падающего стекла, треск и взрывы, – всё перемешалось. Она могла ясно чувствовать только братика в своих руках. Ещё один взрыв. Да когда же они прекратятся! Олеся с надеждой посмотрела на верх – там было нежное голубое небо. И всё застелила пыль. Взрывная волна отбросила её в сторону. О кожу ещё пару раз больно ударили острые камни, вырванные из бордюрных плит. Небо закружило перед глазами. Звенело в ушах. Хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Хотелось просто закрыть глаза. Звенело в ушах…

Какой-то мужчина в военной форме подбежал и быстро схватил на руки мальчика, отбегая в строну, и накладывая ему на руку повязку. По его рукам стекала яркая красная кровь, но мальчику надо было потерпеть. Во дворе было с десяток раненных, им сейчас оказывалась первая медицинская помощь. Скорая была уже в пути.

В воздухе стоял вой сирен, и пахло землёй, кровью и бинтами. Ополченцы вместе с врачами поместили раненых в машины скорой помощи, и они, считая минуты, понеслись в больницу.

3

В зале, на большом диване скромно сидели три женщины: двое молодых и одна по старше.

– Значит, смотрите! – продолжила та, что постарше. Она не раздевалась, видно было, что зашли ненадолго. На ней был расстегнутый пуховик и старая кофта.

– Здесь коробка с лекарствами. Она небольшая, зато есть все лекарства по списку, который Вы нам оставляли.

Молодая хозяйка с благодарностью приняла посылку, немного неловко кивая.

А вот здесь деньги. Собирали по всей России, да и наши люди немного помогли. Десять тысяч рублей. Пока только так, – добавила она, вручая пакет с деньгами.

Социальные работницы, а именно они зашли к ним в гости, смотрели на молодую хозяйку, которая не знала, как себя сейчас вести и что говорить. Их переполняло смешанное чувство сочувствия и радости.

Хозяйка неловко оглянулась на дверь, будто прислушиваясь.

– Что такое? – поинтересовалась женщина в пуховике: – Что-то случилось?

– Да нет, – задумчиво ответила она: – Подумала, закрыла ли я дверь. А то ребёнок может выйти.

– А! Ну, да, ну, да! – ответила женщина и оглянулась на молодую помощницу.

– Ды. Вы закрывали за нами, – вспомнила она: – Всё в порядке.

И все четверо снова вернулись к гуманитарной помощи.

Миша потянулся к дверному замку своей рукой.

– Я не могу дотянуться. Поможешь? – он обернулся к Олесе, которая нерешительно остановилась в коридоре и посматривала на закрытую дверь в зал.

– Я не пойду, Мишутка! – она решительно посмотрела на него своими голубыми, как небо глазами и, видя его растерянность, ласково улыбнулась.

– Почему? – спросил он.

– Ты простудишься. Я тебя люблю, – ответила она, задумчиво прислушиваясь к дому.

– Ну, вот! Я что! Зря суп доедал? – заупрямился Миша.

– Вот не зря! – звонко возразила ему Олеся и, подойдя поближе, провела рукой по его волосам: – У тебя ручка болела, но ты победил злую боль. Ты у нас теперь Илья Муромец. Ты – герой!

– Правда? – гордо приободрился Миша, расправляя плечи, как папа учил.

– Правда, – светло улыбнулась Олеся: – Знаешь, что? Скажи маме, чтобы не грустила. Пусть она больше улыбается. Нам так будет спокойнее.

– А ты? Ты сама ей не можешь сказать? – удивился Миша.

– Мне уже надо идти. Папа ждёт. Передавай всем нашим привет! – Олеся нагнулась над мальчиком, окутывая его своим счастливым голубым взглядом. Затем она сделала шаг назад, окунаясь в оранжевые солнечные лучи. Она превратилась в белую голубку и упорхнула на свет таящего за окном солнца.

Миша стоял, затаив дыхание, а затем сорвался с места и взволновано побежал в зал.

– Давайте я, на всякий случай, оставлю Вам свой номер телефона, – взяла в руки ручку женщина.

– Мам, мам! Там Олеся! Она была здесь! Сидела со мной на кухне! – затараторил Миша, махая своей рукой.

– Сынок, подожди! Что ты такое говоришь? – растеряно присела в кресло мама: – Ты суп доел?

Миша поднял свою руку и провёл ею по голове.

– Она меня по голове погладила. Вот так! – показал он: – И сказала, что я –герой, я – Илья Муромец!

Мама ничего не понимая, посмотрела на гостей, извиняясь за его поведение. Но в душе она была рада, что Миша наконец-то стал весёлым и носился, как реактивный веник. Он уже не прижимал к себе свою единственную правую руку. Второй у него уже просто не было. Скоро его ждала операция.

4

Три женщины вышли из разбитого осколками подъезда. Каждая из них вынесла свои собственные воспоминания, но все сошлись в одном, что этот мальчик оставил тёплый след в их сердце.

– Слушай, я не знала, что в этой семье ещё муж погиб, помимо девочки, – нарушила молчание девушка помоложе.

– Да, – тяжело вздохнула женщина в пуховике: – Здесь, в этом дворе, много людей в тот день погибло.

Она остановилась и молча обвела взглядом посеревший от горя двор.

Сбоку от неё стояла побитая деревянная лавочка, чуть в стороне на дороге прямо у подъезда зияла незасыпанная воронка от града.

– Я живу в соседнем дворе, – продолжила она: – Поэтому помню эту трагедию, как свою. Двадцать четвёртого августа из этого двора увезли четырёх раненых и семь убитых. Девочка погибла там, на площадке. Снаряд приземлился в двух метрах от них. А отец как раз бежал их спасать. Вот и накрыло. Мальчика потом долго восстанавливали.

– Полгода прошло, – вздохнула она, вспоминая о чём-то своём. Может о рёве снарядов в тот день, или о бешенных глазах своего мужа, который потом прибежал помогать раненым, или о том, как он потом ушёл в ополчение, или о тёплом нежном солнце, которое не знало ещё, что такое война.

Они все молча постояли у подъезда, и спустились вниз к фургону, сверяясь со своими списками. Им