рецензии Стивена Беллера, Норберта Финцша, Джонатана Спербера, Энцо Траверсо, Пира Вриса и Тобиаса Веррона, которые указали на фактические ошибки и проблемы с общей концепцией. Этьен Франсуа, Кристиан Янсен и Г. Гленн Пенни дали критические замечания, в которых описали мои методы и литературные уловки гораздо лучше, чем я мог бы сделать это сам. Фолькер Райхерт и Ханс Шнайдер дали подробные советы по улучшению точности изложения материала в книге.

Не все предложения могут быть учтены. Повсеместное игнорирование гендерной проблематики остается серьезным недостатком, который, надеюсь, будет исправлен в предстоящей попытке расширить главу 15 данной книги до глобальной социальной истории периода с 1760-х по 1880-е годы. Возможно, в основе проекта лежит определенная слабость объяснительной силы, хотя в принципе я не согласен с постмодернистской неприязнью к причинности. Читателям, которые искренне искали и ищут понимания литературы, музыки, изобразительного искусства и философского мышления, возможно, будет интересно узнать, что сейчас я занимаюсь социальной и культурной историей музыки. Более общим ответом будет то, что всемирная история должна избегать миража энциклопедической полноты и что опасность поверхностного подхода никогда не возникает так остро, как в тех случаях, когда историк сталкивается с произведениями искусства и философии, требующими тщательной и продуманной интерпретации.

В Университете Констанца при доработке рукописи очень помогла атмосфера интеллектуального возбуждения, созданная сотрудниками исследовательской группы "Глобальные процессы (XVIII-XX вв.)", которую мне удалось создать благодаря щедрому финансированию Немецкого исследовательского фонда (Deutsche Forschungsgemeinschaft). Я упомяну только Бориса Барта, Франца Л. Филлафера, Штефани Генгер, Яна К. Янсена и Мартина Ремпе. Благодаря этому стимулирующему контексту появляются новые работы этих молодых ученых, нескольких аспирантов, а также меня самого.

Моя семья живет с этой книгой с тех пор, как мы провели год в НИИАС. Для меня большая радость возобновить первоначальное посвящение моему сыну Филиппу Дабрингхаусу и добавить к нему посвящение моей жены Сабины Дабрингхаус, опытного историка Китая.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ (2009)

Вся история стремится к тому, чтобы быть всемирной. Социологические теории говорят нам, что мир - это "среда всех сред", предельно возможный контекст для того, что происходит в истории, и для того, что мы о ней рассказываем. Тенденция к выходу за пределы локального усиливается при большой длительности исторического развития. История неолита не сообщает об интенсивных контактах на больших расстояниях, но история ХХ века сталкивается с основным фактом плотного переплетения глобальных связей - "человеческой паутины", как назвали ее Джон Р. и Уильям Х. Макнилл, или, лучше сказать, множества таких паутин.

Для историков написание всемирной истории приобретает особую легитимность, когда удается установить связь с человеческим сознанием в прошлом. Даже сегодня, в век Интернета и безграничных телекоммуникаций, миллиарды людей живут в узко локальных условиях, из которых они не могут вырваться ни в реальности, ни в своем воображении. Лишь привилегированные меньшинства мыслят и действуют "глобально". Однако современные историки, ищущие первые следы "глобализации", не первые, кто обнаружил транснациональные, трансконтинентальные или транскультурные элементы в XIX веке, который часто называют веком национализма и национального государства. Многие люди, жившие в то время, уже считали расширение горизонтов мысли и действия отличительной чертой своей эпохи, а неудовлетворенные представители средних и низших слоев общества в Европе и Азии обращали свои взоры и надежды к дальним странам. Многие миллионы людей не отказались от реального путешествия в неизвестность. Государственные и военные деятели учились мыслить категориями "мировой политики". Британская империя стала первой в истории, охватившей весь земной шар, а другие империи амбициозно мерили себя по ее образцу. Торговля и финансы в большей степени, чем в ранний период Нового времени, сгустились в интегрированные и взаимосвязанные всемирные сети, так что к 1910 году экономические колебания в Йоханнесбурге, Буэнос-Айресе или Токио немедленно регистрировались в Гамбурге, Лондоне или Нью-Йорке, и наоборот. Ученые собирали информацию и предметы со всего мира, изучали языки, обычаи и религии самых отдаленных народов. Критики господствующего порядка - рабочие, женщины, борцы за мир, антирасисты, противники колониализма - начали организовывать международные организации, часто выходящие далеко за пределы Европы. Девятнадцатый век отражал свою собственную зарождающуюся глобальность.

Для XIX в. любой подход, кроме всемирно-исторического, является чем-то вроде временного решения. Однако именно с помощью таких временных решений история превратилась в науку, оцениваемую с точки зрения методологической рациональности ее процедур. Этот процесс превращения в науку путем интенсивного и, возможно, исчерпывающего изучения источников происходил в XIX веке, поэтому неудивительно, что написание всемирной истории в это время отошло на второй план. Оно казалось несовместимым с новым профессионализмом, который приняли историки. Если сегодня ситуация начинает меняться, это, конечно, не означает, что все историки хотят или должны взяться за написание всемирной истории. Историческая наука требует глубокого и тщательного изучения четко определенных случаев, результаты которого служат материалом для широких обобщений, необходимых для преподавания и общей ориентации. Обычной рамкой для таких обобщений, по крайней мере в современную эпоху, является история одной нации или национального государства, а возможно, и отдельного континента, например Европы. Всемирная история остается в меньшинстве, но уже не может быть отброшена как эзотерическая или несерьезная. Фундаментальные вопросы, конечно, одни и те же на любом уровне пространственного охвата или логической абстракции: «Как историк, интерпретируя историческое явление, сочетает индивидуальность, данную ему источниками, с общим, абстрактным знанием, позволяющим интерпретировать прежде всего индивидуальность? И как историк приходит к эмпирически надежным утверждениям о более крупных единицах и процессах истории?»

Профессионализация истории, от которой нет возврата, привела к тому, что история в более широком масштабе теперь часто остается за социальными науками. Социологи и политические теоретики, сохранившие интерес к глубинам времени и просторам пространства, взяли на себя ответственность за изучение основных исторических тенденций. У историков есть приобретенная предрасположенность избегать поспешных обобщений, монокаузальных объяснений и броских всеобъемлющих формул. Под влиянием постмодернистского мышления некоторые считают невозможным и неправомерным составление "больших нарративов" или интерпретацию долгосрочных процессов. Тем не менее, написание всемирной истории предполагает попытку извлечь из детальной работы в специальных областях некоторую интерпретационную компетенцию и авторитет, заметные в глазах общественности. Всемирная история - это одна из возможных форм историографии, которую время от времени следует опробовать. Риск ложится на плечи автора, а не читающей публики, которая защищена от надувательства и шарлатанства бдительностью профессиональной критики. Но остается вопрос, почему это должно быть делом рук одного человека. Почему мы не должны довольствоваться многотомной коллективной продукцией "академической фабрики" (Эрнст Троельч)? Ответ прост. Только централизованная организация проблем и точек зрения, материала и интерпретаций может рассчитывать на удовлетворение конструктивных требований, предъявляемых к написанию всемирной