повесил их на ветки. Мужчина с детским вовлечением помогал сынишке украшать праздничную ель, окручивал её мишурой и сверкающим под тусклым светом лампы дождиком. Гирляндой украсили широкие ветки, а под ними спрятали деревянную фигурку деда-мороза.

Вскоре со дна последней из коробок мальчик достал красную, позолоченную по краям звезду. Отец поднял сына, и тот водрузил её на макушку ёлки. Опустив мальчика на пол, глава семейства включил гирлянду в розетку и отошёл. Вместе с сыном они восхищённо посмотрели на сверкающую новогоднюю принцессу. Разноцветные огоньки сияли, разбрызгивая свет по всей небольшой комнате. Ель была необыкновенна, велика, почти под потолок. Шары на ней кружились, стеклянные шишки качались, отбрасывая на бревенчатые стены блики, а ветки в странном волнении шевелились, словно ими играл сквозняк. В тишине слышался скромный звон колокольчиков, висевших на дереве.

Мальчик вдруг отошёл и взглянул на отца, будто что-то вспомнил. Ребёнок мигом подбежал к столу, на котором лежали фрукты, схватил несколько мандаринов и, вернувшись к ёлке, положил их под неё.

Всё было готово для встречи Нового года. На часах почти полночь. Отец с сыном расположились за столом, заставленным вкусной едой, конфетами и пряниками. Стол едва не ломился от разнообразия сладостей, чему несказанно радовался мальчуган. Отец включил радио, и комнату залил шум, через который лились ноты праздничного концерта. Мелодичные женские голоса очаровывали своими тембрами, а инструменты, сопровождавшие сладкое пение, своим звучанием кусали кожу на теле до мурашек.

Как только пробил первый удар настенных часов, вместе с металлическим гулом задребезжали окна. Гирлянда погасла, а через секунду лампочки на ней одна за другой начали взрываться. Мужчина в непонимании подскочил и хотел было вырвать вилку из розетки, но вспышка света и искры, прыгающие из неё, отшатнули его. Он в испуге закричал, а мальчишка, ошарашенный происходящим, спрятался под столом.

Ель издала пронзительный визг и зашевелилась, будто желая сбросить с себя все украшения. Её ветви обрастали гнилостной субстанцией, вытекающей из недр ствола. Эта жидкость струилась меж иголок, лоснилась, как огромные черви, выползающие из дерева. Оно становилось изменчивой громоздкой дожизненной сущностью из чертогов древнейших земель или сфер, населённых жуткими тварями. Ветки обрастали когтями, а сверкающие до той поры игрушки трескались, из них вытекала слизь, тягучими каплями падая на пол. Вместо шаров рождалось подобие глаз, что своими чёрными до безобразия зрачками выискивали жертву. Из ели с жутким хрустом вырвались бесчисленные лапы, и нечто, отдалённо напоминающее символ Нового года, поднялось. Макушка в виде пятиконечной звезды лопнула, явив такую же пасть, которая в секунду разразилась проникновенным скрипом и раскрылась. В тусклом свете виднелись клыки, а с толстых губ текли слюни.

Мужчина отскочил от ожившего дерева, схватил первое, что попалось под руку, — разделочный нож и, замахнувшись им, ударил по веткам, судорожно качавшимся и сбрызгивающим с себя шипящую жидкость. Капли прожигали пол, и от них к потолку взвивались струйки дыма.

У ног мужчины мелькнули три жёлтых паука. Вот только это были вовсе не пауки, а те самые мандарины, но на множестве паучьих ножек. Осклизлая кожура отслоилась от них, и взору загнанных в закоулок мрака людей явились острые зубы и маслянистые глаза в виде точек. Разноцветная мишура с противным скрежетом ползала между ног, подобно змеям, вьющимся в поисках жертвы. Ожившая гирлянда хлестала, как плетями. Она обвязала руку мужчины и сжала его запястье так, что он от боли выронил нож.

Мальчик выскочил из-под стола и отважно схватил отца за другую руку. Он вырвал его из объятий гирлянды, скручивающей охолоделое тело. Мужчина взял со стола кувшин и бросил в древоподобное чудище, тем самым выкрав мгновение на побег. Вместе с сыном они кинулись прочь.

Выскочив на заснеженную улицу, отец с сыном оглянулись. Шум в доме лишь нарастал, разрывая оскуделое сознание монструозным воем. Мужчина схватил сына за руку и побежал вперёд, через пустую деревушку, где избы, присыпанные снегом, ютились одна за другой. Кругом пустота, и лишь в редких окнах виднелись огоньки от керосиновых ламп.

Чудовище следовало по пятам. Несчастные бежали в сторону леса, откуда часом ранее и приволокли страшный плод незыблемых фантазий умалишённого бродяги. Ель ужасающей поступью приближалась к ним, тянула вырастающие осклизлые ветви, била по земле отверделой от холода мишурой и звенела жестяными колокольчиками, серьгами, висевшими на ней.

Едва отец и сын успели забежать в лес, нечто издало неповторимый гвалт и рванулось вперёд. Мужчина отпустил сына, и тот помчался в темноту зарослей. Отец кричал, чтобы он не оборачивался, а сам путался ногами в сугробах, захлёбывался воздухом, но продолжал бежать.

Вскоре мальчик замер. Над разумом властвовало молчание, давившее на истерзанный организм юнца. Встревоженно оглядевшись, он сделал несколько неуверенных шагов назад и, миновав широкое дерево, увидел отца, лежавшего в снегу. У мужчины не было ног, он давил из себя подобие звуков и жалобно смотрел на сына. Позади отца стояла тварь, вероятно, выбравшаяся из самых низших слоёв Преисподней. Зрачки в её круглых, как ёлочные шары, глазах безобразно метались, точно потеряли цель, но это было не так. Она медленно втягивала в себя мужчину. Не пожирала его, а именно всасывала пятиконечной пастью, склонив к нему свою макушку. Бедолага хрипло выл и тянул к сыну руки, но вскоре они застыли, а стеклянный взгляд навсегда отчеканился в памяти того мальчика. Ель полностью поглотила несчастного, не оставив от него ничего: ни одежды, ни крови, ни костей.

Вскоре дерево, пустив корни, вросло в землю. Оно сбросило с себя всю непотребную мишуру человеческих утех. Игрушки таяли, вливаясь в белёсое одеяло зимы. Плотные веки сомкнулись и покрылись еловыми иголками. Гирлянда, издавая шипение, прожигала снег, противным паразитом пряталась во тьме мерзлотной почвы. Ребёнок видел жутчайшую трансформацию чудовища, пришедшего, казалось, извне людского мира. Пятигранная пасть монстра, вкусившего человеческую плоть, в мгновение сделалась обыкновенной верхушкой статной ели. Дерево застыло в таком же положении, как и тогда, когда отец и сын нашли его. Свет луны упал на пушистые ветви, под которыми лежали три мандарина.

— Что за сказки? — вдруг вскрикнул Виктор.

— Повторяю, что верить в это не обязательно, — ответил старик и добавил: — Приехали!

В глубоком поле перед ними находился длинный амбар, крыша которого едва не ломилась под натиском снега. Кузьма пробрался к воротам, открыл массивный замок и приоткрыл створку, приглашая внутрь Виктора, а сам вошёл следом и нажал на кнопку выключателя. Помещение озарилось ярким светом.

В глазах Виктора отражались сотни элегантных елей, они росли ровными шеренгами, словно выстроились