жизни. Статья у меня была суровая – красная, как тут говорят. Оттого и жил я в секторе красном – повышенной строгости. Там были особые порядки: нельзя покупать форму по желанию, нельзя заказывать еду и продукцию из внешнего мира, нельзя свободно по городу перемещаться. Это было сложно, но я усердно работал. И даже и не заметил, как пролетело два года, а за ними еще год. И вот перевод в желтую зону, должность главного по участку на сортировочном центре.

Вот так работаешь, следишь за собой, следишь за мыслями, и ты уже в зеленной зоне. Я считаю дни до перевода, это моя цель, моя награда за усердный труд. Ведь в зеленной зоне совсем другой персонал, более осмысленный, так вернее будет сказать. А вот в желтой, это как в младшем классе сидеть третий год.

Единственные разговоры, что тут ходят, вертятся о трудобалах от работы и том, как их сине-зеленый эквивалент на радости потратить: алкоголь и женщин. Последние тут не в запрете, но цена вопроса не мала. Хотя, обо всём можно договориться с китайцами. Этих тут еще с мировой войны селят, и чертовы «банана» так с местными стенами срослись, что клетка им давно милей свободы. Порой даже кажется, что, если кто Детройтом и владеет, так это именно азиаты.

Но мой перевод уже скоро. И он мне нужен как воздух, ведь я голодаю. Нет, не от нехватки еды, с этим порядок. Просто порой хочется прийти на очередную смену, узнать новости, поболтать между делом о кино, музыке или культуре.

Как тебе фильмы Джона Скьюзека и Пола Парса, а? Как тебе музыка Шона Дэвидсона? Как вам картины Спаркаса или Йомато Хокусайя? Как вам драная «Новая надежда»?

В ответ молчание. И эта духовная пустота сводит меня с ума. Весь день я слышу лишь: бип-бип. Так звучит сканер, когда считывают штрихкод на деталях с конвейера.

Три сотни битов и сетка на колесиках забита под крышку. Звучит гудок, можно сходить на перерыв. Сидим, плюем под ноги и, докурив, отстреливаем щелчком окурок. Тут второе мое наблюдение, не знаю отчего, но никто бычки не тушит. Все кидают никотиновую палку с такой ненавистью, будто гора обугленных фильтров вокруг урны – это их месть обществу.

Я думал, не выдержу, сорвусь. Но ровно на пятый год меня поставили на должность начальника цеха. А как оформил документы, так и пас в зеленую зону прилетел. Я думал, всё позади, но заехав в капсулу, увидел, что меня ждал сюрприз. Сосед мой туп как пробка, да еще и контрабандист, как оказалось. И, наверное, грех жаловаться, именно благодаря ему у меня проигрыватель, пластинки и двенадцатилетний скотч в капсуле. Но минусов в нем больше. С ним не о чем поговорить. Да он даже Дьюка Эллингтона и Джони Колтрейна не знает.

Как-то я поставил ему композицию «My Little Brown Book», а он даже слушать не стал. Я пытался спорить, но его так разозлили мои слова, что он крепко прошелся по мне кулаками. А я всё съел, всё проглотил и ждал.

Как-то купил ему книгу Сьюзан Хоуп «Прими себя. Других. И не убей всех нахрен». Она ему зашла; сидел на диване с довольным видом, читал сальные истории из дамской жизни и потягивал холодное пивко. А я в догонку баловал его домашней кухней. Ведь хочешь тут выжить, адаптируйся. И я уже знал, что мой сосед не любит музыку, но обожает домашнюю стряпню. С месяц я кормил его итальянскими блюдами, легко приправленными измельченным в пыль стеклом из цеха. К третьей неделе он у меня в последний раз улыбнулся. Сперва кашлял, жаловался на рези, а потом прямо во время сделки с контрафактом и захаркал кровью.

Охрана взяла его, подельников и бывший с ними черный груз. Больше я этого соседа не видел, наверное, всё списали на его конкурентов или иные темные дела. Так незаметно жизнь и вернулась для меня в прежнее, спокойное русло. Хороший тогда выдался день, весь вечер по капсуле разливались джазовые мотивы, я наслаждался уединением и наблюдал восхитительный алый закат.

С определенной периодичностью ко мне подселяли разных соседей, одни ничего, другие прям как первый. Для каждого я подбирал особое меню.

За первых трех я даже волновался, но как оказалось, на пропажи тут всем плевать. Лишь бы квартальные планы в срок выполняли. А что, кто и как? Плевать! Ветер нужды всегда подкинет новых в дом родной, что меж собой мы зовем «веселой фермой», а для остальных: Исправительный комплекс №9. Город-тюрьма Детройт.

Любопытно, но я тут уже сколько? Да почти уж семь лет. Оброс связями, властью и личным покоем. Думал, лучше не будет, но прям к 22 октября – моему дню рожденью ко мне в спешном порядке подселили новичка.

Я не знаю кто он, но подобное на моей памяти впервые. Завезли спецрейсом ночью, поселили в капсулу повышенного комфорта, да еще сразу высокую должность дали. Не знаю, что у этого Килмистера за подвязки за забором, но я к нему присмотрюсь.

Часть три. Последняя запись

Он странный, в хорошем смысле слова. Вечером мы играли в шахматы, обсуждали философию и кино. Наверное, это был лучший подарок, который судьба могла мне преподнести ко дню рождения. Глядя на доску, он рассказал мне притчу о войне. Говорил, одни думают дело в ходах, вторые ищут ключ в стратегии. И только с высоты прожитых лет уцелевшие понимают, а дело все в том, что доска черно-белая. Я уловил эту идею, мысль, суть – это потрясающе!

Но еще непривычнее было утром: связь отключили, цех шатало так, словно во время землетрясения. Пока ничего не понятно, кто-то говорит, что началась война. Но мы ничего не видим. Разве в случае войны не должны атаковать подобные промышленные центры, как города-тюрьмы?

Жизнь научила меня терпению, вот я и жду. Сидим с этим Килмистером в нашей капсуле. Он всё смотрит в окно, потягивает мой скотч и со странной полуулыбкой поглаживает свою бороду-вилку.

Из рукописи/книги: «Путь Холнистов. Наш путь, наши достижения»

Джозеф Холл, мемуары.

Запись от 23.10.2087 года.

Ниже подпись от руки:

«Мы вперед идем походкой смелой; на шее носим красные шарфы».

Нашему извечному лидеру Д.Холлу от полковника Мейлорда Килмистера.

Подпись датирована 2092 годом.

*(фоном играет «Soldatenhore – Oh, du, schöner Westerwald»)