Йозеф Кавалер пристроился на матраце, разок откашлялся, а потом так капитально замер, начисто перестал двигаться, как будто его выдернули из розетки. Он не ворочался, не ерзал и даже пальцев ног не сгибал. Будильник на табуретке громко тикал, а дыхание Йозефа становилось все глубже и медленней. Сэмми дико недоумевал, неужели можно в подобной ситуации просто вот так вот взять и заснуть. И тут его кузен вдруг заговорил.

— Как только смогу получить немного денег, я найду себе место и оставлю эту кровать, — сказал он с еле заметным немецким акцентом, приправленным странной шотландской интонацией.

— Вот было бы славно, — отозвался Сэмми. — А ты очень хорошо по-английски говоришь.

— Спасибо.

— Где ты его выучил?

— Предпочел бы не говорить.

— Это что, секрет?

— Это мое личное дело.

— А можешь ты мне сказать, как тебя в Калифорнию занесло? — спросил Сэмми. — Или это тоже конфиденциальная информация?

— Я был там проездом из Японии.

— Из Японии! — Сэмми чуть плохо не стало от зависти. Сам он на своих ножках-соломинках никогда не забирался дальше Буффало, никогда не предпринимал переправы более рискованной, чем через ту пузырящуюся, ядовито-зеленую полоску, что отделяет Бруклин от острова Манхэттен. На этой узкой кровати, в этой жалкой спаленке, едва ли шире самой кровати, на самых задах квартиры в здании для предельно низкого среднего класса на Оушен-авеню, где храп его бабушки сотрясал стены почище проезжающих троллейбусов, Сэмми лелеял обычные бруклинские мечты о полете, превращении и освобождении. Он мечтал с бешеной изобретательностью, трансмутируя себя в крупного американского романиста, какого-нибудь знаменитого умника вроде Клифтона Фадимана или, скажем, в героического врача. Сэмми также посредством упорной практики и огромной силы воли развивал в себе те ментальные способности, которые должны были обеспечить ему сверхъестественную власть над сердцами и умами людей. В выдвижном ящике его стола лежали (оставленные на какое-то время в покое) первые одиннадцать страниц грандиозного автобиографического романа, предположительно озаглавленного (в перельмановском духе) «Жизнь Эйба: сквозь мутное стекло» или (по-драйзеровски) «Американское разочарование» (пусть даже в теме разочарования Сэмми по-прежнему был отчаянно несведущ). Он посвятил поразительное число часов молчаливому сосредоточению — брови нахмурены, дыхание по возможности сдерживается — с целью развития в себе скрытых мозговых сил телепатии и власти над умами. По меньшей мере десятикратное прочтение «Охотников за микробами» (не иначе как «Илиады» медицинской героики) всякий раз вызывало его неподдельное восхищение. Тем не менее, как и подавляющее большинство обитателей Бруклина, Сэмми считал себя реалистом, и в целом его эскапистские планы вращались вокруг получения сказочных денежных сумм.

С семилетнего возраста он подвизался торговым агентом, продавая семена, леденцы, горшечные растения, чистящие жидкости, средства для полировки металла, подписки на журналы, неломкие расчески и шнурки для ботинок. На кухонном столе, пользуясь набором «Лаборатория Жаркова», Сэмми изобрел почти функционирующие экстракрепления для пуговиц, тандемные открывашки для бутылок и не требующие нагревания утюги. В последние годы, однако, внимание Сэмми переключилось на сферу профессиональной иллюстрации. Великие рекламные иллюстраторы и карикатуристы — Рокуэлл, Лейендекер, Реймонд, Канифф — были тогда в самом своем зените, и повсюду создавалось общее впечатление, что за чертежной доской человек может не только славно заработать себе на жизнь, но даже изменить саму структуру и тон общественного настроения. У Сэмми в платяном шкафу высились стопки папок с зернистыми газетными снимками, где изобиловали кони, индейцы, футбольные герои, человекообразные обезьяны, немецкие фоккеры, нимфы, лунные ракеты, ковбои, сарацины, тропические джунгли, медведи гризли, штудии складок на дамских платьях и вмятин на мужских шляпах, лучи света на человеческих радужках, облака в западном небе. Понятие Сэмми о перспективе было весьма туманным, его знание человеческой анатомии — сомнительным, линия — зачастую корявой, зато вором он был весьма предприимчивым. Вырезая из газет и комиксов любимые страницы и отдельные рисунки, Сэмми аккуратно вклеивал их в толстую тетрадь, вводя туда тысячи примеров разнообразных поз и стилей. Эта его библия газетных вырезок находила себе широкое применение, когда Сэмми стряпал подделку под комикс «Терри и пираты», называя «новое» творение «Южно-китайским морем», или рисовал добросовестную имитацию великого Каниффа. Реймонда он обокрал в штуковине под названием «Коновал планет», а Честера Гулда — в комиксе про агента ФБР (явно страдающего тризмом челюсти), названном «Костолом Дойль». Сэмми пытался тырить у Хогарта и Ли Фалька, у Джорджа Херримена, Гарольда Грея и Элзи Сегар. Свои пробы он держал в толстой картонной папке под кроватью, дожидаясь возможности, главного шанса показать себя людям.

— Из Японии! — повторил Сэмми, чувствуя, как голову ему кружит каниффианский парфюм, окутывавший это название. — А что ты там делал?

— В основном страдал от кишечных недугов, — ответил Йозеф Кавалер. — И по-прежнему страдаю. Особенно по ночам.

Сэмми немного подумал над важной информацией, затем отодвинулся чуть дальше к стене.

— Скажи мне, Сэмюель, — сказал Йозеф Кавалер. — Сколько примеров должно быть в моей папке?

— Не Сэмюель. Сэмми. Нет, лучше зови меня Сэм.

— Хорошо, Сэм.

— В какой папке?

— В папке с рисунками. Чтобы показать твоему начальнику. К несчастью, мне пришлось всю мою работу оставить в Праге, но я очень быстро могу сделать уйму ужасно хороших вещей.

— Чтобы моему боссу показать? — переспросил Сэмми, чуя в своем смущении безошибочный след твердой руки своей матушки. — Ты о чем?

— Твоя матушка предположила, что ты поможешь мне получить работу в компании, где ты работаешь. Я художник, как и ты.

— Художник. — Сэмми опять позавидовал своему кузену. Такого заявления он бы нипочем из себя не выдавил, не опустив плутоватого взгляда к носкам ботинок. — Матушка сказала тебе, что я художник?

— Да, художник по рекламе. В компании «Эмпайр Новелтис Инкорпорейтед».

Какое-то мгновение Сэмми прикрывал чашечками ладоней тот крошечный огонек, который этот полученный из вторых рук комплимент в нем зажег. Затем он в темпе его задул.

— Она просто языком молола.

— Что? Прости, я не…

— Дичь, говорю, несла.

— Дичь? Куда несла?

— Короче, я там просто учетчик. Порой мне рекламу раскрасить дают. Или, когда вводят новое наименование, я берусь его проиллюстрировать. Каждая иллюстрация — два доллара.

Йозеф Кавалер испустил еще один долгий вздох. Но по-прежнему не двинул ни мышцей. Сэмми никак не мог решить, чем объяснялась эта полная неподвижность — невыносимым напряжением или железным спокойствием.

— Она отправила письмо моему отцу, — попытался продолжить Йозеф. — Помню, она написала, что ты создаешь превосходные дизайны новых изобретений и устройств.