Зуев был не один. За столом сидели еще двое: исполняющий обязанности начальника Особого отдела коллежский советник Виссарионов и делопроизводитель Восьмого делопроизводства надворный советник Лебедев.

Василий Иванович Лебедев был давний товарищ Лыкова, хоть и занимал его место. Восьмое делопроизводство задумывал еще покойный Благово много лет назад. Задумывал как всероссийский уголовный сыск, управляющий деятельностью всех отделений в империи. Алексей Николаевич развил идеи учителя, проработал штаты, сформулировал служебные обязанности. Год назад давняя борьба МВД с Министерством финансов наконец-то закончилась победой правоохранителей. В крупных городах было создано сразу 89 новых сыскных отделений. Командовать ими уполномочили Восьмое делопроизводство, которым, по совести, должен был руководить Лыков. Однако он угодил в опалу к государыне, когда неудачно разыскивал пропавшую икону Казанской Божией Матери[2]. Императрица была известна злопамятностью. А еще безграничным влиянием на августейшего супруга. И опытный Столыпин задвинул провинившегося сыщика, отдав предпочтение Лебедеву. Случившаяся несправедливость не поколебала дружбы и взаимного уважения двух достойных людей. Хотя, конечно, осложнила их отношения в первое время.

Виссарионов был другой человек. Новое лицо в департаменте, он пришел сюда из прокурорского надзора. Полностью его должность называлась — чиновник особых поручений при министре IV класса сверх штата. Сергей Евлампиевич командовал важнейшим в структуре Департамента полиции Особым отделом и одновременно вел агентурные расходы. Наружно весьма религиозный, склонный к актерству, но при том чрезвычайно способный и трудолюбивый, Виссарионов держал дистанцию со всеми. Говорили, что он целит на должность вице-директора, но ему мешает еврейское происхождение.

Лыков застал коллег за привычным занятием: они кроили список разыскиваемых лиц под литерой «А». В этот раздел включались преступники, подлежащие, при их обнаружении, немедленному обыску и аресту[3]. Большую часть их составляли политические, а меньшую — уголовные. Список обновлялся дважды в год и рассылался во все полицейские управления империи. В раздел «А» обязательно включались беглые.

— Здравствуйте, господа, — пожал три руки Алексей Николаевич. — Опять зеленые ноги[4] заносите? Не их ли мне только что велел отыскать Курлов?

Директор недовольно воззрился на подчиненного:

— Расскажи, как сходил.

— А ты, Нил Петрович, не догадываешься?

Лыков с Зуевым давно служили вместе и были на ты.

— Послал он тебя?

— Послал, — вздохнул сыщик. Хотел кое-что добавить, но покосился на Виссарионова и промолчал.

— А нечего начальству перечить, — назидательно указал Зуев. — Меня ты уже давно в грош не ставишь, так хоть товарищ министра научит чинопочитанию.

— Может, он еще и убийц ловить меня научит? — желчно парировал коллежский советник. — А то я без его руководства запутаюсь.

— Но-но, — прикинулся рассерженным действительный статский советник. — Шталмейстера не обижай. Он за нас за всех думает.

Курлов представлял редкое исключение в чиновном мире Петербурга: имел военный чин генерал-майора и придворное звание шталмейстера вместо свитского аксельбанта.

Департаментские дружно хмыкнули, потом Лебедев участливо спросил:

— Когда отбываешь?

— Дня через три-четыре, — ответил Лыков. — Как только сдам рапорт и объяснюсь с контрразведкой.

— А Сергей Манолович?

— Ему велено следовать за мной.

— Когда супруге его рожать?

— Недели через три, может, через месяц.

— Эх…

Теперь уже Лебедев покосился на заведывающего Особым отделом. Но не удержался и продолжил:

— Хоть бы ему дал дома пожить, ребеночка дождаться.

— Я бы сам не прочь дома пожить, отдохнуть от гостиничной вони и трактирной пищи.

— А ты знал, на что шел, когда противился Курлову, — возразил директор. — Так что теперь молчи.

Наконец Виссарионов сменил тему:

— Второй год составляю эти списки, а они все толще и толще делаются.

— Верно подмечено, — согласился Алексей Николаевич. — Я их уже двадцать лет верстаю. Помнится, сначала умещались на десяти страницах. А теперь как «Война и мир»… Нил Петрович, что за спешка такая с Туруханским краем? Кто оттуда сбежал, если надо бросить все дела и ехать смотреть условия надзора?

Зуев наморщил лоб:

— А ведь кто-то знатный утек… Как бишь его? Африкант Силин. И с ним еще трое.

Африкант Силин по кличке Африканец был известный в центральных губерниях налетчик, получивший каторжные работы с последующим водворением на поселение в отдаленные местности Сибири. Но таких по Руси — батальон… Почему из-за какого-то гнуса надо отрывать немолодого и заслуженного человека от дома?

— И все? Экая важная птица упорхнула… Что-то ты, Нил Петрович, не договариваешь. И почему я, чиновник МВД, еду проверять епархию Министерства юстиции? Курлов сказал, что ты объяснишь мне загадку.

Директор департамента бросил на сыщика раздраженный взгляд:

— Чего привязался? Все равно тебе ехать. Даю три дня для написания отчета о командировке в Одессу. Больше не могу, сам понимаешь. Курлов будет за тобой приглядывать. Зачем гуся дразнил? А то не знал характер его превосходительства!

— Но не выдумал же он эту поездку в Туруханск только для того, чтобы наказать меня за строптивость! — воскликнул коллежский советник.

— Нет, конечно. Просто до государя дошло истинное состояние дел с нашей ссылкой. Какой-то расторопный болтун сообщил, что треть ссыльных постоянно находится в безвестной отлучке. Что бегут тыщами. Что Сибирь зеленые ноги терроризировали дальше некуда. И Его Величество повелели дать детальный отчет по этому вопросу. От нашего ведомства, в обход Минюста. Причем с рекомендациями, как исправлять! Чуешь?

Лыков погрустнел. Очередное высочайшее поручение, на котором орденов не заслужишь, а шею свернуть можно запросто. «Ссыльный вопрос» болезненный, там давно надо наводить порядок, а государство на это уже не способно. Хорошего решения нет, а плохое лежит на поверхности: усилить репрессии. Придется съездить в Туруханский край, посмотреть, как люди там умирают или бегут от невыносимых условий жизни. А потом вернуться в столицу и предложить еще сильнее затянуть гайки?