Все это нужно, чтобы подготовиться, расслабиться в достаточной степени, стать до необходимого предела бесчувственным и суметь вынести невыносимое без этого время. Просто кошмар разыгрывать благодарность людям, которых презираешь, улещивать их, чтобы получить достаточно денег за ненавистную работу.

Но вести себя так необходимо — во всяком случае, если хочешь двигаться вперед и дальше. Я делаю то, что делаю, потому что это нужно и дает мне возможность вести тот образ жизни, который я до сих пор считал само собой разумеющимся. Думаете, существует награда за верность, заслуга в усердной работе, уважение руководства? В этом городе уже нет. Здесь есть процветание и есть выживание.

Нет никакого сравнения между квартиркой с линолеумом на полу на Тридцать седьмой авеню в Куинсе, где моя мать сидит у окна, постепенно теряя разум, и моей, занимающей целый этаж на Манхэттен-авеню в Манхэттене, где я потягиваю коктейль «Манхэттен». Может, думаете, что я тщеславен или мелок? Я бы назвал себя реалистом, живущим в нереальные времена и использующим их наилучшим образом. Carpe diem,[1]простофиля.

Выбоина на дороге возвращает меня к реальности. Мы выехали на площадь Коламбус-серкл. На пространстве между отелями «Трамп интернэшнл», «Тауэр» и «Мандарин ориентл» некогда все радовало глаз. Но сейчас положение изменилось. «Тайм — Уорнер сентер» был достроен несколько лет назад, только незавершенная реконструкция станции метро «Коламбус серкл» оставила на прилегающих улицах груды мусора. Фонтан отполировали заново как раз вовремя, чтобы он вновь стал одним из самых больших общественных туалетов Нью-Йорка. По всему южному краю городки из лачуг окаймляют заколоченные фасады магазинов. За оградой входа в метро на углу Пятьдесят восьмой улицы и Девятой авеню почти ежевечерне действует черный рынок, где можно купить что угодно — от бензина до пистолета. Сегодня вечером улицы пустынны. Все люди в четырех стенах.

Или в такси.

Ньюйоркцы в отличие от глазеющих туристов сидят в такси, слегка приоткрыв рот, чтобы не откусить язык, когда водитель задается целью въехать в каждую выбоину на проезжей части. Туристы, толкущиеся у надежных убежищ перед большими, хорошо охраняемыми отелями, уверяют друг друга, что Сан-Ремо — это Дакота, а Дакота — это Бересфорд. У входа в «Мандарин ориентл» стоит несколько карет «скорой помощи» — должно быть, какая-то особо важная персона подавилась осетриной. Они только что подъехали; медики вылезают из машин, приветствуют друг друга вялыми взмахами рук и одновременно закуривают. Они не торопятся: пострадавшего на носилках нет — значит, придется спустить мешок с трупом, может быть, не один. Вот такие нью-йоркские мгновения превосходно засняты моим надежным узкопленочным «Марафон сайбер-шесть». Четыре кадра: выносите своих мертвецов.

Машины еле ползут, мне очень хочется закурить, но повсюду стоят полицейские, и моего водителя, возможно, хватит удар, если они увидят, что я закуриваю. Теперь курить в помещениях запрещается, поэтому в точках есть портативные воздушные фильтры (кроме них, там почти ничего нет). Пока что об этом хватит; сначала серьезное дело, потом серьезное удовольствие.

Водитель, искусно объехав Коламбус-серкл, высаживает меня, как и обещал, на Пятьдесят седьмой улице, у светофора посередине между Пятой и Шестой авеню — несообразное место для бессмысленных дорожных сигналов (если светофор установили здесь для того, чтобы ликвидировать пробки, это прискорбная неудача). Водитель оказался превосходным — быстрым, с хорошей ориентацией в обстановке, — значит, пытаться завербовать его не имеет смысла. Либо он здесь недавно, либо уже работает на кого-то, и попытка его сманить может повлечь серьезные последствия в зависимости от того, кто еще использует это такси и для какой цели. Провожу карточкой «Урбанк электрум» через прорезь, оставляя щедрые чаевые. Делись тем, что имеешь (или по крайней мере что тебе светит), с неимущими.

Первая встреча сегодня — для заключения выгодного договора с журналом «Раундап». Вторая касается «особого». Полагаться на один источник доходов нельзя ни в коем случае.

Этот отрезок Пятьдесят седьмой я мысленно именую улицей Грез. На его восточной границе — уцелевшие: «Тиффани», «Булгери», ведущий магазин «Луи Витон» с изящной лестницей (я не раз говорил Л, что хочу обладать ею на этой лестнице, и она не раз обещала мне это, если позволят обстоятельства). Повернемся на запад: новый магазин Троба в старом здании «Аскот Чанга» — я освещал его открытие для «Рэйда», что на другой день принесло две с половиной тысячи на мой счет в «Урбанке»; напротив него здание «Найн-Уэст» (на ресторан, находящийся под ним, можно не обращать внимания); уже упомянутое «Нобу-57» (никакого сравнения с его предшественником в деловой части города в блюдах, декоре, клиентуре) и мой любимый магазин «Риццоли», мое убежище от хаоса. Я молю Бога, чтобы этот книжный магазин не закрылся, как остальные. Когда поднимается деловая суета, а мне нужно немного побыть в покое, я прячусь на несколько часов наверху в отделе фотографии. Каждому человеку нужно иметь убежище от харибд необходимости, и вот это — мое.

Первая встреча назначена в ресторане Шелли, заведении в итальянском духе с достойным смеха интерьером, но отличными блюдами из даров моря. Там есть еще потайной кабинет в винном погребе, куда Маркус Чок (главный редактор журнала «Раундап», в настоящее время мой работодатель) спускается для серьезных переговоров. Видимо, там будут Маркус; его кроткая, но толковая помощница Диана; администратор Джонетта, лесбиянка, моя главная помеха во всех работах для этого журнала, и Фэбрайс из отдела распространения (надеюсь избежать его неизменных заигрываний, хотя, подозреваю, он был бы хорошим клиентом-потребителем «особого»).

Потайной кабинет Шелли: отделанный деревом террариум с мраморным полом и стенами из винных бочек. Маркус Чок сидит за круглым столом на месте двенадцати часов, Фэбрайс справа от него, Джонетта — слева, Диана на месте шести часов, ближе всего к застекленной двери (очевидно, на тот случай если босс прикажет выбежать и броситься под грузовик), а примерно на половине пятого, недалеко от угла с поставленной не без намека табуреткой, пустой стул для меня. (Мерзавец.) Улыбки, мягкие рукопожатия, только хватка Джонетты наводит на мысль о тисках. Я сажусь и настраиваюсь на свои подобострастные сетования.

Пусть игры начинаются.

Непременные шутки, анекдоты, рассказы о мелких безобразиях сменяют друг друга. Еда заказывается небрежно, почти все блюда овощные или из морепродуктов, только Джонетта требует тальяту с кровью. (У меня сжимается желудок. Угольно-черные волосы Джонетты с челкой на лбу и веерообразным хвостом, беспощадно обрезанным на середине шеи, напоминают эсэсовскую каску. Уже один ее испепеляющий взгляд может испортить аппетит, но то, как она режет куски кровавого мяса, вызывает беспокойство.)

— Ренни, мы выбрали для статьи, иллюстрация к которой будет помещена на обложке, Джонни Ретча и Миюки. На будущий год Дольче, Канали и Джованни Квана, — нараспев произносит Чок своим характерным баритоном, потолок отбрасывает на его гладкую лысину превосходную патину.