И, опять-таки не дожидаясь моей реакции, деловито шагнул к выходу.

Один из камуфляжников сделал недвусмысленное движение автоматным стволом: двигай, дескать, на улицу.

Консьерж сидел в своей норке сжавшись, стараясь быть маленьким и незаметным. Но пялился на происходившее во все глаза. Чую, покатятся сегодня по всему подъезду сплетни, обрастая, как снежный ком, проявлениями буйной фантазии… Ладно хоть не додумались задерживать жестко, с заламыванием рук и надеванием наручников, а то ктулху знает что напридумывали бы народные сказители о моей истинной сущности, скрываемой от окружающих.

В общем, я отложил до поры все проявления возмущения и недоумения, решив сократить до минимума сцену, созерцаемую консьержем. Тоже шагнул к выходным дверям, всем видом демонстрируя полнейшее спокойствие, даже равнодушие. Мол, так все и запланировано в моем рабочем ежедневнике – 9:27, рандеву с полицейскими-автоматчиками и штатским, не пойми кем.

Но внутри, вопреки внешнему спокойствию, тревожным колокольчиком позвякивал сигнал: все не так, все неправильно…

Порадовавшись, что дело обошлось без наручников, я поспешил. В микроавтобусе с затонированными стеклами (к нему мы прошагали прямиком от подъезда) мне первым делом предложили вытянуть вперед руки. И тут же защелкнули браслеты на запястьях.

Оковы оказались далеко не стандартными. Покрывавшая их черная краска не смогла скрыть цепочку не то упрощенных иероглифов, не то усложненных рун, – короче говоря, каких-то знаков, мне неизвестных. А в одном месте краска стерлась, облупилась, и выглянувший из-под нее серебристый металл был чем угодно, но только не сталью. Чувство неправильности происходящего уже зашкаливало.

– И отчего же вы, гражданин Чернецов, не интересуетесь причинами вашего задержания? – спросил штатский.

Он вольготно развалился на сиденье напротив меня. Автоматчики были где-то за спиной, вне поля зрения. Водительское место и два пассажирских рядом с ним отделяла от салона стеклянная перегородка, тоже затонированная, – кто находится там, я разглядеть не мог.

– Жду, когда вы все мне объясните. И заодно жду, когда же наконец представитесь.

– Ах да… Совсем забыл… Ротмистр Соколов, отдел особо тяжких преступлений ГУВД.

Он вынул красную книжечку удостоверения, распахнул и тут же схлопнул. Фотографию я разглядеть не успел, фамилию и должность не прочитал… Да и пусть – при современном развитии копировальной и множительной техники не проблема состряпать себе хоть корочки Президента Галактики. Ротмистр так ротмистр, особо тяжкие так особо тяжкие…

Повисла пауза. Наверное, ротмистр ждал вопроса: чем же моя скромная особа заинтересовала столь серьезное подразделение ГУВД? Не дождался и начал сам:

– Вы, гражданин Чернецов, подозреваетесь в совершении преступления. Где вы были сегодня с шести до восьми утра и чем занимались?

– Был у себя дома… И занимался тем, что спал.

– Кто может это подтвердить?

– Вмятина на подушке, больше никто… – сокрушенно ответил я.

Дети тоже спали, а про Дану и заикаться не стоило. Показания электронных созданий никакой юридической силы не имеют.

– Шутки шутите? – неприязненно осведомился ротмистр Соколов. – В главк приедем, не до шуток вам будет, уверяю.

Однако микроавтобус не спешил ехать в главк или в какое-то иное место, так и стоял на месте.

– А пока не приехали, – продолжил Соколов развивать тему, – у вас, Чернецов, есть последний шанс: оформить прямо сейчас чистосердечное признание и явку с повинной. Между прочим, это реальный шанс смягчить наказание.

– Я бы и рад повиниться, мне скрывать нечего… Но в чем? Я что-то взорвал? Кого-то убил? Изнасиловал? Совершил разбойное нападение?

– Убил, убил… – произнес глубокий баритон у меня за спиной. – И съел.

Нет, то не подал голос один из камуфляжников, они так и остались статистами без реплик. Человек, произнесший эти слова, до сих пор на глаза не показывался. А теперь показался: пробрался – пригибаясь, был он высок ростом – в переднюю часть микроавтобуса, уселся напротив, положив на колени ноутбук и потеснив ротмистра, – тот сменил вальяжную позу и подвинулся с торопливостью, свидетельствующей о подчиненном положении Соколова относительно вновь прибывшего.

Новый персонаж был блондином лет сорока пяти на вид, с ледянистыми голубыми глазами и тонкогубым неулыбчивым ртом. Сейчас эти глаза уставились на меня, а губы быстро выпалили вопрос, казавшийся неуместным и нелепым:

– В каком городе жил Иммануил Кант?

– Ну-у… В Калининграде… – ответил я, слегка ошарашенный. – В смысле, в Кенигсберге.

– И чем он знаменит? Не Кенигсберг, а Иммануил Кант?

С этим сложнее… Труды философов не входят в круг моего повседневного чтения, каюсь, моя вина. Труды Канта в том числе. И никогда не входили. Я напряг память, но она ни к селу ни к городу выдала что-то несуразное о Соловках… Но затем все-таки всплыло нечто подходящее, и я радостно отрапортовал:

– Он знаменит тем, что придумал императив. Категорический.

Поведав то единственное, что вспомнил о Канте, я от души надеялся, что меня не попросят сформулировать пресловутый категорический императив. А то ведь срежусь на этом сюрреалистичном экзамене.

Блондин, однако, потерял интерес к философии. Сказал, обращаясь к ротмистру:

– Это был не Дарк. Иначе бы не вспомнил сейчас, кто такой Кант. А слова «категорический императив» вообще бы не выговорил…

– А кто же тогда? – спросил ротмистр Соколов с искренним недоумением.

– Иммануил Кант! Воскрес специально для такого случая! – ответил блондин крайне раздраженно.

Впрочем, что я все заладил: блондин да блондин… В иной, менее экстремальной обстановке, я называю его за глаза ЛБ (сокращение от Литл Босс), а в глаза боссом. Потому что имя-отчество, стоящее у него в документах – Казимир Сигизмундович, – выговаривать долго. А настоящего имени я не знаю. И никто не знает, кроме вышестоящего начальства: ББ и того, о ком говорить не принято.

– И что же доложить на научном совете? – Недоумение Соколова сменилось явной растерянностью.

ЛБ глянул на него так, что казалось: сейчас ударит. Или, по меньшей мере, взорвется длинной нецензурной тирадой. Обошлось без того и другого, но пару лет жизни у г-на Соколова испепеляющий взгляд босса точно отнял. Это, кстати, не метафоры. И про пару лет, и про испепеляющий – не метафоры…

– Раз уж алиби установлено и подтверждено, может, расстегнете браслетики? – вклинился я в их задушевный диалог.

Ротмистр (хотя какой он ротмистр, не смешите ктулху ради… но пусть пока именуется так) вопросительно посмотрел на ЛБ. Тот кивнул, и Соколов полез в карман за ключом.

В отличие от наручников, ключ никто не озаботился покрасить маскирующей черной краской. Судя по оттенку, был он сделан из какого-то сплава на основе серебра. Бородка имела весьма сложную форму, так что согнутой проволочкой эти наручники не отомкнешь. И почему у нас в отделе нет такого полезного аксессуара? Пользуемся при нужде полицейским ширпотребом… Надо будет при случае поднять вопрос перед боссом.