Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В один день они объявляли себя врачами и лечили щенка. Он отказывался есть таблетки, которые стащили у бабушки, поэтому они съели их сами, чтобы собственным примером показать важность лечения.
В другой, прознав про историю капитана Немо, они решали отправиться на подводной лодке из трех шин, связанных лентами Сони, по реке, по той самой, к которой даже подходить нельзя.
Бывали случаи, когда ковбоев заносило на самые дальние поля со свежим зеленым горошком, где их находили местные аборигены и кормили котлетами из передвижной кухни. А то Соня с Рафидой попросту решали, что им срочно нужны новые куклы, и они отправляли на поле с кукурузой. Куклы из кукурузы были красивые и очень удобные, ведь, если не попадались аборигены с котлетами, их в любой момент можно было съесть, безжалостно откусив сначала голову, а потом и тело. Надо ли говорить, что в такие дни Амиру не везло особо, дед был скор на решения и наказания. И в этом не было ничего несправедливого, ведь обязанность гласила «следить за ребятишками», не уследил — будешь наказан.
Так прошло лето, в играх, разговорах, придумках и приключениях. А осенью вся компания разъехалась по своим городам. Соня — к себе в Ленинград, а Амир с братом и сестрой — на Урал.
На следующее лето история повторилась, как она повторялась из года в год: лето ребята проводили в селе на Средней Волге, играя и познавая мир вокруг себя, а зимой уезжали к себе.
Амир научил Соню ездить на велосипеде, сначала под рамкой. Соня была маленькой, даже слишком маленькой для своего возраста, и ей не покупали детский велосипед, полагая, что на это не следует тратить деньги, а вот когда она вырастет…Но что могло остановить Соню?
И вскоре она лихо гоняла по селу и окрестностям на здоровенном, старом велосипеде «Весна», окрашенным в черный цвет.
Как-то так получилось, что Сонины придумки сначала привлекли Амира, который все чаще и чаще предпочитал компанию младших ребят, а за ним потянулись и другие взрослые мальчишки. Сама же Соня играла как со взрослыми, так и с совсем малышами.
Её истории становились красочней, многослойней, в них стали играть, раздавались роли, из подручных материалов придумывалась одежда, задействованы были все, от мала до велика. Сама же девочка чаще сидела в стороне, обложившись книгами. Читая их попеременно, уходя порой в чтение так, что Амиру, который все еще «приглядывал за ребятишками», несмотря на то, что они вошли в тот возраст, когда он сам начал за ними следить, приходилось уводить её на обед, а там отбирать книгу и следить, чтобы она поела. Как можно не чувствовать голода, недоумевал он. Неудивительно, что Соня была такая худенькая и болезненная. Она могла заболеть от мороженого или перекупаясь в реке, она часто выглядела бледной, несмотря на то, что проводила на улице круглые сутки. Взрослые, глядя на неё, вздыхали, а дети бы надсмехались, если бы не ее бесконечные придумки и Амир за спиной. За четыре лета они стали практически одной семьей, играя попеременно то рядом с домом Сони, то рядом с домом Марата и Рафиды.
Но не отсутствие аппетита было самой большой головной болью Амира, хотя за пропущенный обед влетало именно ему. Сонино упрямство! О, о нем можно было слагать легенды, и, если бы Соня понимала, насколько она на самом деле упряма, она бы непременно сложила об этом песнь. Но увы, Соня не понимала.
На пару с Маратом, долговязым, светловолосым, бесконечно веселым и сильным, она носилась на велосипеде, на спор плыла за самодельные буйки, которые придумали местные, чтобы школота не заплывала далеко. Самая страшная фраза, которую слышал Амир от Сони — «Да, ладно!», — после которой ее смешливые зеленые глаза превращались в упрямые, а между бровей появлялась складочка.
— Да, ладно, — и Соня решает нырнуть с обрыва, невысокого и неопасного, только вот нырять она не умеет и вообще воды побаивается.
— Да, ладно, — и Соня несется на велосипеде с горы по старой дамбе, с двух сторон от которой пролегают овраги с крапивой.
— Да, ладно, — и Соня забирается на крышу полуразрушенного монастыря, чтобы "смотреть небо выше".
А Амир…он прыгает, ловит, «смотрит небо выше». Он вовсе этому не рад, ведь лететь в овраг с крапивой — это настоящий кошмар, но он всегда, всегда не успевает за «да, ладно».
А если бы успел?.. За четыре лета он уже понял, что с Соней можно только прыгнуть, её нельзя остановить, уговорить, запутать. Она упряма!
Наверное, он понял это, когда вслед за котом на него под крики: «Нет, нет, не надо», — с забора свалилась маленькая девочка.
Рафида, его сестра, чаще играла с куклами и помогала бабушке по дому, она вела себя подобающе. Соня — нет. Её не ругали, не наказывали, только вздыхали. Она была болезненным порождением греха и мезальянса, все это знали.
Видимо, тогда у него и появилась привычка, которую смело можно было назвать интимной, но кто знал тогда это слово. Он всегда, когда она находилась рядом, держал её за руку, за запястье, поглаживая большим пальцем тонкую кожу с внутренней стороны. Это привычка проявлялась многие годы. Её запястье в его руке, как символ дружбы, которой не было, ведь он просто «смотрел за ребятишками», как символ любви, которой не было, ведь они из разных миров, случайно столкнувшихся однажды в селе на Средней Волге, где черная, липкая грязь именовалась черноземом.
Соне было четырнадцать, когда в середине мая она приехала на каникулы к бабушке и, изнывая от скуки, ждала приезда Марата, Рафы и Амира. Всю зиму они переписывались, причем отдельно с каждым. Рафида делилась своими первыми девичьими секретами, Марат бесконечно хвастался спортивными достижениями, письма Амира же были ироничными, но, пожалуй, самыми обстоятельными. Их Соня хранила отдельно, он всегда отвечал на все вопросы Сони, подробно описывал свою жизнь, хотя ни разу не вдавался в подробности о своих друзьях или девушках, но Соню это не беспокоило, ей просто нравились эти письма. В четырнадцать лет она не думала о взаимоотношениях с противоположным полом. Нет, она читала
