— Привет… — бурчит Тим.

— Это Дэнис, — представляет Маруша. — А это Тим.

Смерив моего хозяина взглядом с ног до головы, Дэнис, не спеша, как в замедленной съемке, поднимается со скамейки и небрежно протягивает Тиму руку. Я приглядываюсь повнимательней к этой обезьяне. Невысокого роста, щуплый, в голубой футболке, белых джинсах и ярко-красных кроссовках. На левом предплечье цветная татуировка. И каждые две минуты этот мистер Суперпупер театрально, с гордой улыбкой откидывает свои кудри назад. Спесивый индюк!

— Это и есть та самая чудо-собака, о которой мне рассказывала Маруша? — спрашивает он Тима.

— Да, это Освальд, — отвечает мой хозяин.

— Что-то не похоже, чтобы эта такса была такой уж умной — говорит Дэнис с сомнением.

Что такое? Мне послышалось, или он и вправду произнес слово, которое я совершенно не переношу? Слово, которое начинается на «т» и рифмуется с «ваксой»? Если этот Дэнис решил сразу же испортить со мной отношения, пусть повторит это слово еще разок.

— Посмотрим, на что способен твой Бобик, — говорит он, поднимая с земли палочку.

— Его зовут Освальд!.. — с глухой угрозой в голосе отзывается мой хозяин.

— Бобик! На! Нюхай! — Дэнис сует мне палочку под нос и швыряет ее в кусты. — Ну давай, принеси палочку! Чего ты ждешь? Принеси палочку, Бобик!

А еще какие будут приказания? Я не трогаюсь с места. Дэнис смеется:

— Во глупая псина! У него не хватает ума даже на то, чтобы принести палочку! Я так и знал: все таксы глупы, как пробки!

О’кей, мой мальчик, ты сам этого захотел. Кипя от злости, я спрыгиваю с багажника и обнюхиваю штанину Дэниса.

— Нет, вы только посмотрите на него! — хохочет тот. — Бобик ослеп! Он спутал мою штанину с палочкой! Ха-ха-ха!

Я поднимаю заднюю ногу и писаю ему на его белые джинсы. Дэнис настолько обалдевает, что даже не пытается спасти свои штаны. Все его веселье как рукой сняло. Зато теперь Маруша с Тимом ржут, как лошади. Да, Дэнис, ты прав, к сожалению, я подслеповат и иногда путаю белые джинсы с фонарными столбами.

— Апчхи! — чихает мать Тима за ужином. — Апчхи! Апчхи!

И это повторяется несколько раз. Потом она начинает сморкаться и переводит один бумажный носовой платок за другим.

— Ты что, простудилась? — спрашивает Тим свою хозяйку.

— Нет, это скорее похоже на аллергию, — говорит его хозяин. — У тебя на лице красные пятна, — обращается он к жене. — Я бы на твоем месте завтра же пошел к доктору Ёренсену. Может, у тебя аллергия на пыльцу каких-нибудь растений.

— Ни с того, ни с сего? У меня никогда не было никакой аллергии! Апчхи! Апчхи!

О боже! У меня тоже аллергия — на это чихание и на эту болтовню. Потому что за всем за этим они совершенно забыли про мой желудок. Где два куска вареной колбасы, которую Тим за ужином обычно потихоньку сует мне под стол?

— Такая аллергия может появиться совершенно неожиданно, даже если у тебя сорок лет не было проблем ни с какой пыльцой, — объясняет отец Тима. — Это зависит от того, как организм в течение времени…

— Ррррр!.. — прерываю я тихим рычанием эту нескончаемую лекцию.

Тим и его родители удивленно смотрят на меня.

— Что это с Освальдом? — спрашивает отец. — Он, наверное, — чего-то хочет?

— Представления не имею, — отвечает Тим, но это явное вранье. Мое рычание, конечно, напомнило ему про колбасу.

Я подхожу к нему, раскрываю рот и жду. И жду. И жду.

— Апчхи! — раздается вдруг опять. — Апчхи! Апчхи!

И эта болтовня про аллергию начинается сначала. Я закрываю рот, склоняю голову набок, смотрю на своего хозяина грустными глазами и тихонько скулю. Но Тиму жаль для меня даже взгляда, не говоря уже о вареной колбасе. Прямо хоть реви (что я и сделал бы, если бы мог реветь)!

Вскоре в гостиной и вправду потекли слезы — но не у меня, а у матери Тима. Я тут же вскакиваю к ней на колени и облизываю ей щеки.

— Ффффу! — кричит она.

— Он же хотел тебя утешить, — говорит Тим.

Чушь! Просто в слезах содержится соль, а соль — важное питательное вещество. То есть мое лизание щек — всего лишь забота о собственном здоровье.

Мать корчит недовольную гримасу.

— Мне не нужны никакие утешения! — говорит она раздраженно. — Я же не плачу. Эти слезы у меня от чихания. Пошел вон, Освальд!

Я уже собрался было спрыгнуть на ковер, как вдруг вижу: мне улыбается со стола вареная колбаса! Во рту у меня сразу образуются сто литров слюны. Что же делать? Схватить колбасу и удрать и нажить себе огромную кучу неприятностей? Или схватить вареную колбасу и лежащие рядом ветчину и салями и удрать и нажить себе огромную кучу неприятностей?

Мой желудок принимает решение за меня: он желает и вареную колбасу, и ветчину и салями.

— Ну давай-давай, слезай, — торопит меня в рифму мать Тима.

Я охотно выполняю приказание — предварительно набив рот всеми этим яствами и опрокинув на скатерть полбутылки красного вина. Чавкая, я вылетаю из гостиной, а вслед мне несутся ругань и злобное чихание.

Совсем они себя не жалеют! Ведь это ужасно вредно для здоровья, особенно для пищеварения — так волноваться и раздражаться во время еды.

Прошло уже два часа, а отец Тима все еще никак не успокоится.

— Только попробуй мне еще раз выкинуть такой номер! — лает он, пристегивая мне поводок. — Это же надо — испоганить красным вином совершенно новый ковролин!.. Ну что это за свинство?

Очень даже вкусное свинство. А вкуснее всего была ветчина.

— И чтобы вел себя прилично на прогулке, понял? Иначе ты узнаешь меня поближе!

Чего? Я же тебя уже знаю. Ты хозяин Тима, консультант по налоговым делам и носишь бородку. И в данный момент у тебя на меня огромный зуб. Согласен: эта история с колбасой, прямо скажем, не делает мне чести. Но почему бы тебе не проявить великодушие и не вспомнить два удивительных слова: прощение и забвение?

На улице отец Тима продолжает ныть по поводу моего бандитского налета на колбасу. Из-за него я никак не могу сосредоточиться на инвентаризации своих объектов — мне же надо все обнюхать и описать. Он не дает мне покоя даже в самый ответственный момент: когда я отправляю свою большую нужду.

Как только я заканчиваю, он украдкой оглядывается по сторонам, и мы быстро сматываемся. Вообще-то отец Тима должен был бы устранить следы моей жизнедеятельности, но несмотря на то, что я всегда честно стараюсь оставить после себя самые большие и самые ароматные кучи, он терпеть не может прикасаться к ним. Странно!