Уже на выходе он обернулся к приятелям, помахал разрисованными пальчиками и степенно выплыл из бара.

В начале нашей беседы он, скорее из приличия, поинтересовался, за что его привели. Когда же я объяснил, он ещё минут пять, чисто символически, позапирался, а затем попросил лист бумаги. Без всяких там понтов и демагогии.

Савва, конечно, лукавил. Его объяснения, что «Пеликан сам нарвался» и что «зато теперь его на зоне с помпой встретят», яйца выеденного не стоили. Нет, нет, может, на зоне он и будет в фаворе, но чистосердечное он сейчас накатал вовсе не по этой причине. Савва, что называется, просто созрел. Как груша, которая, если её вовремя не сорвать, в один прекрасный момент упадёт и превратится в лепёшку. Так легко никто не сдаётся. Стало быть, логика проста — спокойненько, не трепля себе и людям нервов, сяду, чтобы эти самые люди вдруг не копнули дальше и глубже.

А уголовка спокойно могла бы накопать в биографии Саввы лет, эдак, на пятнадцать — в этом я ничуть не сомневался.

— Андреич, — прервал мои мысли Савва, — там в дежурке бабки отобрали, ключи… Ты это, сигарет не купишь, пачек пять, а ещё лучше папирос подешевле. И ещё… Мне бы вещички не помешали, тёплые. Позвони бабе моей, Маришке, пусть принесёт. Запиши телефончик.

Я чирканул номер на календаре.

— Значит так, брюки тёплые пусть возьмет, ботинки чёрные, свитер и куртку старую. Потом, полотенце, чай в носки шерстяные.

— Чай отберут, ты ж знаешь.

Савва помолчал немного.

— И, Андреич, мне ж восьмерик корячиться, ты бы это… Ну, в общем, с бабой хочу попрощаться.

— Это без проблем. Приведу в камеру и прощайтесь на здоровье.

— Андреич, неохота в камере. Чтобы пьянь всякая слушала. У тебя нельзя? Я ж не убегу, на окнах — решетки, а дверь ты закроешь. Да мне недолго, минуть десять. Понимаешь, Маришка беременная, не хочу, чтобы аборт делала, надо уговорить.

Я пожал плечами. Странно как-то. Когда они наворотят дел, такая злость берёт — разорвал бы. А как попадутся, вся злость куда-то пропадает. Человек как человек, такой же как я. Со своими крупными и мелкими проблемами и бедами, со своей нехитрой жизненной логикой.

— Хорошо, я позвоню ей.

— Спасибо. За мной зачтётся.

— Да ладно, я понимаю всё.

Я проводил Савву в камеру, позвонил его Маришке и в праздном безделии пошёл гулять по отделению. А что, могу и погулять, я сегодня сто восьмую раскрыл.

Следователь пока не приехал, мы стояли на очереди, так что время было. Я заглянул к Женьке Филиппову, моему коллеге, перекинулся с ним парочкой ласковых словечек, типа «А пошёл ты…» — «А пошёл ты сам…», полистал бульварную газетку в дежурке, сходил купил Савве папирос в ларьке и вернулся к себе. Маришка уже ждала возле дверей, сжимая в руках два полиэтиленовых пакета с вещами.

— Простите, это вы Ларин?

— Я, я, заходи.

Я осмотрел содержимое пакетов на предмет обнаружения оружия, наркотиков и прочих запретных штучек, ничего не нашёл и сказав Маришке: «Посиди», пошёл за Саввой.

Перед дверьми кабинета я напомнил ему про десять, от силы, двадцать минут и про попытку к бегству и, пожелав удачного прощания, запер кабинет, оставив рецидивиста наедине со своей зазнобой.

Вообще-то выражение «запер кабинет» здесь несколько неуместно. В дверях был внутренний накладной замок, отпирающийся изнутри рукой или снаружи — ключом. А посему мне придётся караулить Савву у дверей. Да ладно, пускай голубки пошепчутся. Вряд ли эта Маришка дождётся Савву — она вроде ничего, найдёт себе нового. Савва уж больно хлопотный.

Я сел на подоконник рядом с кабинетом и начал рассматривать улицу. Очередное лето. Потом очередная осень, потом, потом… Без остановки. Без передышки. А мы в этом времени. Тоже без остановок. Мы — рабы времени. Вон, Савва, он раб вдвойне. Что у него осталось? Десять минут свободы? Да и не свободы, а так…

Я прислушался. Не специально, а скорей по ментовской привычке. Из кабинета доносились какие-то непотребные звуки, годные разве что для эротического фильма. Но телевизора у меня нет, это точно. Так… Ну, Савва… Это ты, значит, свою наколку «Хочу тебя» в жизнь претворяешь? Мать честная, что ж эта Маришка так стонет, на весь коридор слышно… Интересно, а где они этим занимаются? Дивана-то у меня нет, а раскладушку Филиппов забрал. Так-так-так. Значит, на столе. Ну, Савва… Он хоть дела отодвинул или прямо на них? Чёрт, а сам-то я убрал «секретки» в сейф или на столе оставил? Всё, хватит, время вышло. Через восемь лет продолжите.

Я достал ключи, позвенел ими для приличия и только было собрался войти в кабинет, как вдруг…

Да, везет мне. Вы никогда не замечали такой штуки? Только начинаешь обнимать красивую женщину, распаляясь всё больше и больше, только твои мысли направляются в строго определённое русло и до самого интересного остаются считанные секунды, как вдруг раздаётся звонок в дверь. Правда, приятно? Что может быть лучше? Вот такое же примерно наслаждение я сейчас и испытал.

Вот только роль звонка исполнял голос Мухомора, моего непосредственного и очень строгого шефа. За спиной Мухомора угрожающе поднималась фигура замполита — воспитателя личного состава.

— Кирилл, показывай кабинет, — приказал Мухомор. — Я ещё утром тебя предупреждал, чтобы порядок навел.

И ведь не соврёшь, что ключи где-то забыл. Вот они, в руке…

Даже рассказывать не хочется, что произошло минуту спустя и что увидел Мухомор в моём «публичном» кабинете.

Короче говоря, сейчас сижу, пишу рапорт. Пока что с объяснениями по поводу случившегося акта. А через пару недель сяду писать другой — на увольнение по собственному. Две недели — срок для сдачи дел. Обидно. Но попробуй, объясни, что всё обвинение Саввы держится на его чистосердечном признании и, пойди он сейчас в отказ, мы его — на свободу с чистой совестью. Ведь даже потерпевший Пеликан лопочет, что в парке неизвестные пырнули, не говоря о всей пивной гопоте, которая клянется, что ничего не видела. А чтобы не пошёл Савва в отказ, надо с ним дружить и прихоти его незатейливые исполнять. И сигаретки, и Маришку. Да и по жизни-то, сами поймите. Мужик только через восемь лет к бабе подойдёт.

Но замполиту до наших мулек дела нет — он даже больше Мухомора распылялся. Как же так, товарищ Ларин? Ведь вам утром русским языком было сказано, чтобы вы навели порядок в кабинете, потому что новый начальник Главка ездит по отделениям и проверяет условия работы. И всё на камеру снимает. Даже пустые бутылки и окурки в углах. А у вас… Ну ни в какие ворота! Порнографический фильм можно было снять. Подумать только — особо опасный рецидивист в кабинете у капитана милиции, прямо на столе, на секретных и не очень секретных бумагах, пашет свою сожительницу, а этот самый капитан стоит возле дверей на шухере. Позор! Абсурд!

И ведь не докажешь, что Савву в тот момент мои «секреты» интересовали, как меня стоимость «БМВ» на чёрном рынке. У него тогда был строго определённый интерес. Закончить начатое дело. И у меня тоже — отправить Савву в тюрьму, чтобы он больше кишкорезом направо и налево не махал.