По практическим и теоретическим причинам я намерен ограничить свое исследование европейской аристократии в основном Англией, некоторыми германскими государствами и Россией. Охватить всю Европу невозможно, разве только весьма поверхностно, а это неизбежно сведется к повторению общеизвестных истин. На Германии я остановился отчасти для того, чтобы заставить себя выучить немецкий язык, без чего, на мой взгляд, трудно считать себя серьезным исследователем российских и восточно-европейских вопросов, каковые являются моей специальностью. Под гнетом напряженных усилий, требуемых исследованием и преподаванием проблем современной — ас 1987 года драматически меняющейся советской и восточно-европейской политики, — я понял: единственный способ заставить себя выучить немецкий язык — это взяться за книгу, которую без этого написать невозможно.

Однако сосредоточиться на трех избранных мною странах необходимо также но веским теоретическим причинам. За последние 130 лет в континентальной Европе только Германия и Россия потенциально являлись супердержавами. Только они по количеству населения, ресурсам, экономической и военной мощи могли потенциально претендовать на превосходство на всем европейском континенте. Две мировые войны нашего столетия были прежде всего вызваны соперничеством между Россией и Германией, борьбой за уничтожение своего главного соперника, за контроль над ресурсами всей восточной и центральной Европы и тем самым за достижение такого могущества, которое обеспечило бы доминирующее положение на континенте. В Европе до 1914 года супердержавой являлась также и Британия, причем супердержавой не потенциальной, а фактически действующей. Однако традиционная политика Лондона была направлена не на господство в Европе, а на защиту собственного тыла: сохранение баланса сил на континенте. Лондон вместе с тем использовал свои ресурсы для развития мирового превосходства на море. Тем не менее, если возникала угроза, что на европейском континенте возобладает одна господствующая держава, то Британская Империя — в 1793–1815, 1914–1918 и 1939–1945 годы — решительно вмешивалась в европейские дела.

Я избрал для изучения Англию, Германию и Россию, потому что в геополитическом аспекте эти страны в большей степени, чем другие, определяли судьбу Европы конца девятнадцатого — начала двадцатого веков. К тому же до 1914 года в трех этих странах аристократия обладала могуществом и оказывала существенное влияние на общество и правительство. Более того, аристократии этих стран — благодарная тема для исследования не только вследствие своей значительной роли, но еще и потому, что представляют собой во многом контрастирующие варианты высшей европейской касты. Пожалуй, вернее всего охарактеризовать аристократию как исторически сложившийся, наследственно правящий класс: такое определение подходит к изучаемому сословию и в России, и в Германии и в Англии. Однако аристократии могут заметно разниться по части общего благосостояния и его распределения внутри правящего класса; по степени непосредственного контроля над правительственным аппаратом и средствам осуществления такового; по своей экономической роли, культуре, религии, образованию, роду основных занятий, традициям и еще многому другому. В этом отношении примечателен контраст как между английской, германской и русской аристократией, так и внутри каждой из них, а потому метод сравнения тут тем более показателен и полезен.

Цель моей книги — исследовать германскую, русскую и английскую аристократию девятнадцатого века настолько всесторонне, насколько это возможно в пределах 80000 слов. В ней будут рассмотрены благосостояние аристократии и его источники наряду с экономической ролью этих элитных групп. В ней также будут изучены законы, нормы и нравы высшего класса общества, как и его повседневная жизнь и досуг в условиях города и деревни. Книга охватывает образование, культуру и сферы деятельности, причем основной упор делается на традиционно сложившийся главный род занятий аристократии — воинскую службу. Труд мой включает и исследование роли традиционно элитарного сословия в правительстве и политике. Однако изучение викторианской и эдвардианской аристократии только тогда обретает смысл, когда оно производится в контексте огромных перемен, происходивших в экономике и обществе, и сложных проблем, которые встали перед традиционной элитой. Цель данной книги — объяснить, какой вызов был брошен аристократии и как она на него ответила. Другими словами, разобраться, чем девятнадцатый век был для аристократии, а также как и почему отклик высших классов на вторгшееся в его жизнь новое время повлиял на судьбу Европы, и не только накануне 1914 г., а повлиял таким образом, что его последствия сказываются и в наши дни.

Читатель найдет в моей книге множество упущений. Некоторые из них — неизбежное следствие попытки охватить столь широкий и сложный предмет в рамках одной книги. Причина других — в собственных моих недостатках как историка. Как ни неловко в том признаваться, но в моей книге основное внимание уделено изучению мужской половины аристократии, и ничтожно мало — женской. Полагаю, мне не удалось сполна истолковать влияние религии на аристократические ценности и менталитет, как и обстоятельно исследовать поразительные различия, какие в данном отношении являют собой лютеранство, англиканство, русское православие и католицизм. В свое время я читал Пушкина и Фонтане, Тургенева, Троллопа и Пруста и, возможно, благодаря им обрел некоторое представление о внутреннем мире аристократии. Но систематически использовать литературу девятнадцатого века как руководство для понимания склада ума этого класса я не сумел. Также не нашлось в моей книге места для обсуждения мыслей об аристократии таких ведущих политических и социальных теоретиков, как Маркс и Вебер, Берк и Милль, Токвиль и Карамзин, славянофилы и Ленин.

Историк России, я большую часть жизни прожил в Англии. Немецкий историк, возможно, почувствует, что этим объясняются некоторые необычные акценты и упущения. Возможно, он (или она) сочтет, что я не осознал значение юридических различий между дворянином и недворянином, как и не проникся воздействием, которое эти различия оказали на психологию дворянства и ощущение им своей исключительности. Если это и так, то данное «упущение», несомненно, коренится в незначительности подобных юридических различий в России после 1861 г. и в том факте, что, за исключением сословия пэров, никакие правовые рамки не отделяли английский высший класс от остальной части общества в девятнадцатом веке.

Надеюсь, что, по крайней мере, часть этих недостатков будет восполнена преимуществами сравнительного метода, к которому я прибегнул. Лично для себя я многое приобрел, оторвавшись от ограниченной области своих интересов — Имперской России последних лет ее существования — и, словно аэронавт, поднялся над окопной войной, которая ведется в ученом мире, завязшем в вопросах: «кто потерял Россию» и почему победил большевизм. С моей точки зрения, стоит заняться и фундаментальными вопросами о том, какие возможности существовали у традиционной европейской элиты, чтобы противостоять модернизации и какие факторы оказали влияние на разные элитные группы в выборе различных стратегий выживания. Надеюсь, читатель этой книги найдет в ней небесполезную информацию о взаимосвязи экономики и культуры, политики и международных отношений, являвшихся значительными факторами в определении судьбы аристократии. Выбор времени, непредвиденные обстоятельства, случай и просчет всегда имеют решающее значение в истории. Так, эти факторы сыграли существенную роль, когда перед английской аристократией встал вопрос о протекционизме сельскому хозяйству в 1820—1840-х годах, а перед прусской — в совершенно другую эпоху 1870—1890-х. Судьба аристократии и всей Европы сложилась бы совсем иначе, если бы революция в России и распад русского государства произошли бы несколько раньше — до того, как безрассудство и просчеты немецкого генералитета привели его к решению развязать беспощадную подводную войну, в результате чего в Первую мировую войну были вовлечены Соединенные Штаты.