Глаза женщины погасли. Голос ее зазвучал тихо, будто она говорила сама с собой:

– Они меня предупреждали, но я не могла поверить, что юная девушка может оказаться такой жестокой. Такой холодной.

– Это твои проблемы.

Тэмсин переложила ребенка на другую руку. Она знала, что горожане судачат о ней, торопливо обмениваясь слушками и руганью, пока ждут у мясника свои завернутые в бумагу покупки. И все-таки Тэмсин знала: женщина заплатит. В конце концов они всегда платили.

– Я лучше поищу фею, – сквозь слезы проговорила женщина. – До реки всего два дня ходу.

Тэмсин фыркнула. С простыми людьми вечно так. Они любили магию, а вот о последствиях не задумывались. Могли выменять корову на горсть волшебных семян. Или предложить голос русалке в обмен на нос поменьше. Искали троллей, что прячутся под мостами на заболоченном Юге, надеясь, что те исполнят их желание. Подобная неосмотрительность имела свою цену: из семян прорастали цветы, что пели не смолкая, из нового носа вечно текло, а тролли, не заботясь о мелочах, истолковывали желания неправильно.

Единственным способом убедиться, что магический запрос соразмерен, законен и верно понят, было обратиться к ведьме. С Темного Года – об этом времени до сих пор говорили шепотом, хотя прошло уже почти тридцать лет, – отношения между ведьмами и простыми людьми контролировались и Ковеном, и королевой, чтобы обеспечить как безопасность простых людей, так и ответственность ведьм.

Тэмсин исключили из академии и изгнали из Ведьминых земель, из мира Внутри, но ответственности это с нее не снимало. Напротив, ее проклятие и одиночество служили еще одним напоминанием о том, что у магии есть последствия. То, что Тэмсин разрешили колдовать для селян, что пожалели и вообще оставили в живых – милосердие.

Не то чтобы оно ощущалось именно так. Может быть, оттого, что волею Ковена Тэмсин не могла ощутить ничего.

– Хочешь попытать счастья у феи – пожалуйста, пусть она отрастит твоему малышу жабры. – Тэмсин пожала плечами и протянула сверток женщине. – Но мы обе понимаем, что он не переживет эту ночь.

Женщина сдалась. Она покачала головой, затем схватила девочку, которая топала к столу с безделушками Тэмсин. Девочка протестующе запищала. Тэмсин заворковала над неподвижным младенцем. Мать крепко сжала плечи дочери, нежно взглянула в ее сморщенное, краснеющее личико и вскинула голову:

– Возьми мою любовь к мужу. – Глаза у нее стали дикие, она будто смотрела куда-то вдаль. – Прошу тебя.

Тэмсин шумно, протяжно вздохнула. Ей вечно пытались подсунуть романтическую любовь вместо безусловной, словно эти два вида могли заменить друг друга. Но сходства между ними было мало. Романтическая любовь была переменчива. Часто она выдыхалась и остывала, выгорая так скоро, что Тэмсин получала едва ли щепотку чувств. Материнской же любви, напротив, могло хватить на несколько месяцев, если расходовать экономно.

Ребенок за ребенка – Тэмсин полагала, что это справедливо. Но женщина так не думала. Пламя в ее глазах своей яростью могло поспорить с огнем ревущего очага.

– Возьми мою любовь, – сказала она, подавшись к ведьме, которая все качала младенца. – Я добровольно отдаю ее тебе. Пожалуйста. – Глаза сверкнули. – Умоляю. Возьми. Ты должна.

Тэмсин машинально попятилась, едва не споткнувшись о пустое ведро, но быстро вернула себе и равновесие, и равнодушный вид.

– Давно ты замужем?

Женщина удивленно приподняла бровь.

– Три зимы.

Тэмсин обдумала услышанное. Долгие отношения часто давали более обильный урожай, но всегда оставалась вероятность, что чувства в паре прокисли и остыли. Более короткая связь могла дать любовь не слабее, если пара горела страстью. Трехлетнее замужество, двое детей и третий на подходе, если Тэмсин не ошибалась – очевидно, недостатка в попытках не было.

Ощутив, что внимание матери ослабло, малышка вывернулась из ее рук и ухватила пухлой ручонкой кварц, что лежал на краю стола. Глаза у нее расширились от любопытства, когда кристалл очутился у нее в ладошке.

Женщина бросилась вперед и выбила кварц из ее руки, не прикасаясь к нему. Он упал на пол рядом с каменным очагом. Малышка громко завопила и бросилась к кристаллу, но мать оказалась быстрее и подхватила ее на руки. Девочка не сдавалась, колотя мать кулачками.

Тэмсин вдруг ощутила уважение к настойчивости малышки. Она напоминала Марлину. Упорная. Любознательная. Такая, что спорить без толку. От этих воспоминаний кровь заледенела еще сильнее. В бесполезном сердце Тэмсин зияла отчаянная, саднящая дыра.

– Ладно, – бросила она, возненавидев себя в тот же миг, когда слово сорвалось с языка. Оказалось, что последний запас любви – влюбленность в подмастерье кузнеца, выменянную на моток нервущихся ниток, – истрачен не полностью. В сердце еще осталась щепотка сострадания. И благодаря вечному чувству вины ведьма отдала ее вопящей двухлетке.

Что бы там ни почувствовала Тэмсин, это ощущение прошло так же скоро, как и возникло. Тэмсин бесстрастно наблюдала, как женщина рухнула на колени, всхлипывая уже не от горя, а от облегчения.

– Встань, – резко произнесла ведьма.

Женщина подчинилась.

Тэмсин жестом велела ей приблизиться. Глядя, будто испуганная олениха, мать неуверенно сделала несколько шагов, глаза у нее были как у вспугнутого оленя. Тэмсин быстро подошла к ней и поместила ладонь над сердцем женщины. От прикосновения та вскрикнула.

– Думай о нем, – велела Тэмсин.

Женщина закрыла глаза. Ведьма пристально взглянула ей в лицо. Ладонь потеплела. Любовь заструилась через руку в кровь. В комнате проступили краски: листья свежесобранных трав стали яркими и блестящими, их сильный запах наполнил утренний воздух и защекотал в носу. Настроение Тэмсин росло по мере того, как она окуналась в тепло, которое разливалось по телу и проникало в самые кости.

Она уже начала тратить.

Не убирая руки, Тэмсин сосредоточилась на любви, что текла сквозь нее, стягивая ее к центру тела. Она бережно направила чувство в грудь, где ровно, бессмысленно билось пустое сердце.

Тэмсин спрятала любовь под ребрами слева, стараясь покрепче запереть ее там – хотя, конечно, любовью нельзя управлять от и до. Это походило на попытку запереть мух в птичьей клетке. Все, что Тэмсин могла сделать – это сохранять рассудок и равновесие, чтобы использовать любовь только тогда, когда сама решит. Никаких больше всплесков сострадания. Не теперь, когда посетителей так мало и приходят они так редко.

Убедившись, что вся любовь надежно спрятана, Тэмсин убрала руку. Комната потемнела, запах развеялся, холод вернулся и привычно обосновался в теле, словно кот в любимом кресле. Женщина побледнела, как мертвец, лицо ее лишилось всякого выражения.

– Так, дальше. – Тэмсин вернулась к ребенку, которого укачивала. Семижды провела пальцем от его лобика до переносицы, вокруг губ и к подбородку. Магия струилась сквозь палец и медленно текла в крошечную жизнь. В домике не слышалось ни звука, кроме шепота ведьмы и треска пламени.