— А если англичанин, путешествующий по Константинии, пожелает обратиться в религию Мухаммеда? — спросил главный советник посла Джафер бин Ибрагим.

Этот конкретный вопрос позабавил английских переговорщиков, которые никогда не покидали родину, но глубоко встревожил других, кому довелось путешествовать, особенно в магометанских землях. О любой религии, которая обещала богатство, возможности и жен в этом мире, а не в загробном, можно было сказать многое. (Туркам эта истина была близка, как воздух, и жить с нею приходилось постоянно. Дома, в Константинополе, бин Ибрагим всегда поспешно продавал рабов-христиан, подумывающих о переходе в истинную веру, поскольку иначе пришлось бы освободить их себе в убыток: порабощение единоверцев — дело противозаконное.)

И наоборот, возник вопрос о турецких купцах, путешествующих по Англии, об их свободном и безопасном проезде по всему королевству, о том, какую защиту королева могла бы гарантировать гипотетическому магометанскому покупателю, скажем, олова. Мог ли такой человек невозбранно поселиться в Лондоне? Или отправиться на рудники вглубь страны? И молиться Аллаху и его святым, как того требовал закон, пять раз в день? Даже когда было указано, что евреи (которые, очевидно, были хуже и опаснее) иногда могли беспрепятственно передвигаться, англичане сочли перспективу турка, свободно путешествующего по их землям, настолько удивительной и явно нездоровой для политики, что эту тему временно отложили. Но затем один из тайных советников королевы, Роберт Бил, отметил, что если (как настаивали турецкие переговорщики) любому англичанину в Османской империи, который со свободной совестью желает присягнуть на верность Мухаммеду, нельзя помешать поступить подобным образом, то любой магометанин, желающий заявить о своей преданности Иисусу Христу, также может сделать это, находясь в Англии. Посол Османской империи с готовностью согласился на подобную взаимность, не в силах представить себе ни единого соплеменника, который увидел бы выгоду — духовную или денежную — в вероотступничестве или, если уж на то пошло, поселился бы на этом острове навсегда. Англия была попросту слишком бедной, а христианство — слишком малообещающим в том, что касалось жизни бренной. На самом деле, туркам с трудом удалось убедить некоторых английских пиратов покинуть Константинополь. Включая тех, которые сидели в тюрьме.

Тем временем, по предложению доктора Эззедина, все члены посольства собрали закят — кто сколько смог — и заплатили за освобождение или благополучие турецких заключенных, содержащихся в Англии. Эззедин на этом не остановился и в сопровождении стражников обследовал самые темные районы Лондона в поисках общины мавров, которые, по слухам, ожидали охранных документов или денег, позволяющих отправиться в более благоприятные края. Доктор Эззедин щедро одарил бы этих несчастных, сумей он их найти.

Что бы Сарука и Исмаил подумали об этом месте? Он обрисовал его для них при помощи картинок и слов, все дворцы и скрипучие деревянные здания, где так и не удалось обнаружить мифических мавров. Но истину невозможно было запечатлеть на бумаге. Исмаил часто заявлял, что хочет путешествовать по миру, изведать каждый уголок империи султана, но все еще стеснялся других мальчиков и прятался за ногами отца. Эззедин подозревал, что один вид домов, разрисованных знаками, предупреждающими о чуме, лишит его сна на несколько ночей. «Иногда гораздо приятнее оставаться дома», — говорил Исмаил отцу почти каждый вечер в течение нескольких недель, когда был поменьше.

Позже Эззедин привел Исмаила посмотреть хранилище карт в Блистательной Порте, показал ему отдаленные уголки империи, где находились Сараево, Буда, Афины, Иерусалим и Каир — до них было так много трудных месяцев пути, в разлуке с Константинополем и птичками в клетках, любимицами Исмаила. В знак уважения к доктору мальчику разрешили посмотреть на глобусы и даже покрутить один из них. Эззедин наблюдал, как ребенок с беспокойством начинает осознавать вопрос размеров и расстояний.

— Неужели мы все живем на этой крошечной точке? Но как такое может быть?

Эта идея завладела разумом мальчика на целый месяц, и временами доктор отчаивался заставить сына понять, что к чему.

— Даже мама? Даже мои птицы? Даже ты? Все мы живем внутри черной точки? Но ведь земля снаружи не темная…

В конце концов Сарука преуспела там, где потерпел неудачу сам Махмуд Эззедин. Исмаил объяснил отцу:

— Посмотри, какими маленькими кажутся лодки на воде, когда мы стоим на вершине холма. Но они не маленькие, когда мы рядом с ними. Они не меняются, просто выглядят маленькими. И если бы какая-нибудь птица летела очень высоко, для нее мы казались бы достаточно маленькими, чтобы поместиться в одной точке.

В тот вечер Сарука поддразнивала мужа:

— Если хочешь, чтобы я сама занялась воспитанием мальчика, так и быть — поищу время, свободное от всех ежедневных забот.

На протяжении невыносимо влажного и холодного лета посла и его людей развлекали по приказу королевы, устраивая одно торжество за другим, но частенько они не могли есть большую часть подаваемых яств. Оставалось лишь созерцать спектакли и маскарады, танцоров и музыкантов, даже акробата-турка, который уже много лет состоял на службе у Елизаветы. Эззедин спросил его, как он оказался в Англии, но мужчина занервничал, не пожелал беседовать с бывшими соотечественниками, и даже деликатный подход доктора не помешал ему сбежать.

В первый же месяц посольство дважды увидело любимейшее развлечение королевы: кота, наряженного католическим папой, сажали на спину лошади и привязывали к седлу. Лошадь, задрапированная английскими знаменами, рысила по кругу, пока медведь, одетый в ливрею мистера Уолсингема, недавно скончавшегося государственного секретаря ее величества, не сбрасывал кота, чтобы разорвать его на куски.

— Это аллегория, — объяснила придворная дама Эззедину.

Доктор отвел взгляд, не желая смотреть, как умирает животное.

Главнейшие из членов посольства отправились кататься верхом с хозяином лошади, фаворитом королевы (который, как рассудили турки, совершенно очевидно являлся сожителем английской султанши в интимном смысле), графом Эссексом. Граф был рад поохотиться с парой соколов, привезенных послом в подарок ее величеству. Он счел посла достойным и общительным джентльменом и обнаружил, что главный советник Джафер бин Ибрагим «необычайно искусен в обращении с благородными птицами». Именно бин Ибрагим научил Эссекса произносить команды на арабском языке, которые хищники понимали лучше всего. Затем бин Ибрагим удостоился чести быть гостем за столом Эссекса и охотиться с ним наедине. Он часто беседовал с английским военачальником, задавая наивные вопросы, которые заставляли графа говорить без умолку, получая очевидное и предсказуемое удовольствие от возможности чему-нибудь научить невежественного, как ребенок, иноземца.

Бин Ибрагим поощрял членов посольства, которые говорили по-английски или на каком-нибудь языке, понятном англичанам, часами беседовать со странными обитателями этого странного места. Позже, в резиденции посла, он вызывал соотечественников по одному и лично выслушивал доклад обо всем, что они обсуждали, о всяком английском слове и интонации. Затем каждый получал дальнейшие инструкции о том, с кем следует пообщаться на следующий день и на какие темы.