будет подобного шанса. Отбрось хрень Альберта Шпеера[4] и используй современный подход. Когда Бог зашвырнул вас, падших ублюдков, в Ад, строители были единственными, кто видел его как нечто больше, чем груду камней и пыли. Сделай это снова.

Не могу поверить, что я учусь, как работает политика и придворные интриги. Я немного чувствую себя подлым. Я скучаю по избиению людей. Это честная работа, но в последнее время мне не часто приходится заниматься ей.

Мархосиас качает головой. Она тощая, бледная и похожа на птицу, но инстинкты у неё скорее, как у велоцираптора.

— Не уверена. В нестабильные времена народ нуждается в утешении. Им нужно знакомое.

— Нет. Не нужно. Им нужно увидеть, что у руководства есть яйца и видение. Им нужно увидеть, что мы создаём новый, больший и лучший Ад, чем у них когда-либо был прежде.

Обизут слегка кивает сама себе.

— Я бросала камни сегодня утром, и, хотя мне нравится работа Буера, если всё должно поменяться, то знаки в благоприятном расположении для этого.

— Видите. У нас благоприятное расположение и всё такое. Мы в шоколаде. Давайте нарисуем несколько новых планов.

Я беру из миски на столе горсть маленьких крекеров и отправляю их в рот один за другим. На самом деле, это жареные яйца дриттов. Дритты — это крупные надоедливые адовские песчаные блохи. Знаю, звучит отвратительно, но это Ад. Кроме того, если жарить что-то достаточно долго, оно становится приятным. Яйца дритта идут как жареный попкорн.

Семиаза на этих совещаниях практически ни на что не реагирует и тщательно подбирает слова.

— Ты неделями отвергаешь все наши идеи. Свои идеи у тебя есть?

— Я беспокоюсь, что это место в итоге окажется похожим на Лос-Анджелес. Весь с адовскими торговыми центрами, футболками и стриптиз-барами. Пандемониум, который я помню, больше город в стиле Бела Лугоши-и-тумана. Когда мне нужно выбирать между «Мрачными тенями» и сумками на пояс, я каждый раз буду переходить на тёмную сторону. Кто-нибудь из вас видел фильм Фрица Ланга «Метрополис»?

Они качают головами.

— Он бы вам понравился. В нём о воротилах, выбивающих из пролетариев дерьмо в городе, состоящем из небоскрёбов высотой в милю, изрыгающих дым машин и офисных башен, похожих на трахающих космические корабли драконов. Это место опрятное, точное и душераздирающее, но стильное. Совсем как вы. Так что это домашнее задание для всех. Посмотрите «Метрополис». Он есть в меню по запросу.

Всё верно. Ад крадёт кабельное. Позовите копа. Три самых популярных телешоу в Даунтауне — это Луча Либре[5], японские игровые шоу и «Семейка Брэди»[6], которые, по мнению адовцев, являются глубоким антропологическим исследованием жизни смертных. Надеюсь, просмотр «Брэди» угнетает их так же сильно, как меня угнетает пребывание в ловушке здесь, в говнопроводе Творения.

— Сделаем перерыв. Мне нужно выпить.

Я подхожу к барной стойке и сажусь. Я заставляю Совет проводить совещания здесь по паре причин. Первая заключается в том, что адовцы любят свои ритуалы, и процесс достижения результата — это как японская чайная церемония, скрещённая с Торжественной Мессой, только ещё медленнее. Здесь достаточно ритуальных размахиваний руками, чтобы усыпить Далай-ламу.

Вторая причина — это место. Это адская версия моего любимого бара в Лос-Анджелесе, «Бамбукового дома кукол». Главное различие между этим и другим «Бамбуковым домом» заключается в том, что баром в Лос-Анджелесе управляет Карлос. В Аду же мой пра-пра-пра-дедушка, Дикий Билл Хикок.

Когда я присаживаюсь, Дикий Билл уже приготовил для меня стакан Царской водки.

— Что думаешь? — спрашиваю я.

— О чём?

— О чём. Об этом чёртовом совещании.

— Думаю, ты собираешься свести этих парней с ума.

— Там не только парни.

Он прищуривается, глядя на Совет.

— В этой компании есть дамы?

— Две.

— Чёрт. Я так и не научился различать адовцев. Потому что по мне все они сукины свиноёбы, так какое мне дело до того, если я ошибусь и задену их чувства?

Не думаю, что управление баром когда-либо было работой мечты Билла, и он не из тех, кто рассыпается в благодарностях, но я знаю, что здесь ему нравится больше, чем в Батчер-Вэлли. Билл умер в 1876 году, был проклят, и с тех пор в качестве наказания сражался врукопашную с другими убийцами и стрелками в той адской дыре. Вытащить его было наименьшим, что я мог сделать для семьи.

— Кто-нибудь доставляет тебе неприятности? Им известно, на кого ты здесь работаешь?

— Полагаю, все уже в курсе. Что меня не особо радует. Я не привык, чтобы другие дрались за меня в моих драках.

— Подумай об этом следующим образом. Это заведение не просто для того, чтобы у меня было где выпить. Оно для того, чтобы показать голубым кровям, кто здесь главный. Если кто-то достаёт тебя, это означает, что они достают меня, и мне нужно сделать что-то громкое и грязное в связи с этим.

Он затягивается сигарой и кладёт её на край стойки. По всему дереву видны следы ожогов.

— Похоже, это тяжёлая работа — изображать Старого Ника. Не завидую тебе.

— Я сам себе не завидую. И ты не ответил на мои вопросы.

Он с минуту молчит, всё ещё злясь, что я справляюсь о его благополучии.

— Нет. Никто конкретно не изводит меня. Эти ящероподобные ублюдки не особо приучены к туалету, но они обращаются со мной не хуже, чем обращаются друг с другом. И они творят это только тогда, когда тебя с товарищами нет рядом. Вот тогда и появляются дебоширы.

— Если услышишь что-то интересное, ты знаешь, что делать.

— Может, я и мёртв и проклят навечно, но не безмозглый. Я помню.

Мы поворачиваемся и смотрим на Совет.

— Так кто, по-твоему, собирается убить тебя первым? — спрашивает он.

— Никто из них. Семиаза слишком дисциплинирован. Он видел, как Ад разваливался на части в прошлый раз, когда у него не было Люцифера. Я не чувствую запаха убийства ни от кого из остальных. А ты?

Я допиваю свой стакан. Он наливает мне ещё, и один себе.

— Не от них напрямую. Но я узнал, что по крайней мере один всё записывает и передаёт тому, кто будет фактически забивать кабанчика.

— Вот почему я торможу восстановительные работы. Держу крутых парней при деле и разбросанными по всему Пандемониуму. Затрудняю им планирование моей трагической кончины.

— Забавно слышать подобный кровавый разговор. При жизни я не особо любил строить планы, и мне никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь кто-то ещё в семье унаследует эту черту характера.

— Это новое. С тех пор, как