Проживают в Питерском центре и разные барабашки. Но эти и вовсе в большинстве своем безобидные. Подумаешь, погремит ночью на кухне кастрюлями, дверями похлопает или форточками. Ну, даже если носки попрячет и фамильные серебряные ложки. Подумаешь, ерунда какая. Многие и не заметят то ли барабашка это, то ли у соседки по коммуналке критический возраст к горлу приступил. Хотя если вы вовсе не в коммуналке живете, то носки ваши тырит совсем не соседка. И оказались вы, можно сказать, один на один с самой что ни на есть нечистой силой. Издержки, так сказать, отдельного барского проживания.

Конечно, обиженный барабашка похлеще любой критической соседки навредить может. Воду в ванной откроет или утопит чего-нибудь не того в канализации. Это вам не в суп наплевать. Хотя и это он тоже запросто может учудить. Поэтому старые питерские жители с барабашками предпочитают не ругаться, а договариваются по-хорошему. Мол, мы вас, уважаемый, постараемся не беспокоить, но и вы, уж будьте любезны, ведите себя чинно-благородно.

Есть в Санкт-Петербурге существа и совсем уж фантастические. Это водопроводчики и сборщики мебели. Эти, в отличие от Зеленого Змея, являются не всем подряд, а только особо избранным. Если вы отпросились с работы и все-таки встретили данное существо у себя на жилплощади, набитой коробками с непомерно дорогими дощечками или залитой различными канализационными непотребствами, то вам чрезвычайно повезло. Вы наверняка баловень судьбы и настоящий транссерфер реальности. Идите, срочно купите лотерейный билет или поищите под ногами во время утренней пробежки чемодан с деньгами. Уж, если поперло, так поперло! Чего мелочиться?

Ну, а кроме Змея, Францевны, барабашек, неуловимых сборщиков мебели и водопроводчиков проживают в Питере еще и феи. Конечно, добрые. Очень. Феи обычно являются в виде пожилой дамы в шляпке, но могут обернуться и продавщицей овощного ларька. Даже милиционером с полосатой палочкой и свистком иной раз прикинуться могут. Так что если вас какая-нибудь продавщица послала подальше, да с матерком, ни в коем случае не обижайтесь на нее, а ступайте смело. Не исключено, что это добрая фея направила вас навстречу вашему счастью.

Костюмчик получался просто зашибительный. Особенно удачно приспособилась трикотажная резинка от старого пуловера. Никто и не подумает даже, что самопал из «Бурда моден». Самопал с трикотажными резинками не бывает. Завтра первый рабочий день, пиджачок с этой самой трикотажной резинкой уже почти готов, а вот юбка еще только раскроена. Материал, как всегда, удалось достать только в последний момент. Не шить же из дерюги, которая в широком ассортименте в магазинах «Ткани» на полках лежит. Даже если там что-то приличное и отыщется, так в этом потом каждая вторая щеголять будет. И тогда уже всем станет ясно, что самопал, а никакая не фирменная вещь. В коммерческих магазинах, тех, которые «Шопы» называются, конечно, ткани приличные есть, но цены… Цены просто астрономические. Поэтому и пришлось подпрыгивать вокруг бывшей одноклассницы, у которой муж этими самыми тканями промышляет. Из Польши возит да все в те же коммерческие «Шопы» сдает или пристраивает по знакомым портнихам. Получилось в два раза дешевле, чем в магазине. Ну, так ясное дело, в магазине сверху наворачивают себе на красивую жизнь. «Шоп» как-никак слово иностранное и к красивой жизни обязывает.

Интересно, почему все-таки «шопы», а не «бутики»? Полина Киселева не раз ломала себе голову над этим вопросом. «Бутик» ведь как-то для русского уха гораздо приличнее звучит. А еще лучше для русского уха звучит «магазин», но народ с советских времен так истосковался по всему иностранному, что без смеси английского с нижегородским жить уже никак не может. Поэтому повсюду «шопы», «сэйлы» и «ренты».

Полина сидела за электрической швейной машинкой и обметывала швы со скоростью бывалого пулеметчика. Напротив, в кресле уютно расположилась бабушка со своей газетой, а рядом с Полиной пристроилась мама. Она завязывала узелки на простроченных Полиной швах и аккуратно обрезала лишние нитки. И мама, и бабушка просочились к Полине в комнату, пользуясь отсутствием дома ее мужа Вадика Скворцова, которого они обе не переваривали. Скворцов сегодня был на очередном музыкальном фестивале и очень обиделся на Полину, что она не пошла с ним. А как бы она пошла, если надо сшить костюмчик? Не идти же на первую в жизни работу в джинсах? Кстати тоже самопальных.

– Такая девушка, как ты, не должна сидеть согнувшись в три погибели! – возмутилась бабушка, отложив газету. – Ты должна ходить и выбирать! Ходить и выбирать! – Бабушка сделала туда-сюда ручкой, показывая, как надо это делать. – А еще лучше – не ходить, а ездить по магазинам на машине с шофером.

Полина даже не собиралась реагировать на очередную бабушкину провокацию. Вступишь в полемику, и не успеешь не то, что юбку дошить, вообще до утра не заснешь. Папа эти бабушкины выступления даже прозвал митингами.

– Что-то я не припоминаю, чтобы ты сама на машине с шофером выбирать себе наряды ездила? – рассмеялась мама и подмигнула Полине.

– Если б не революция, да затем война, именно ездила бы. И не просто, а по самым лучшим и дорогим магазинам! – возмутилась бабушка. – Хотя, надо отдать должное Иннокентию, он и в этих условиях ухитрялся меня наряжать. У меня было все самое лучшее. Даже шуба из каракуля с чернобуркой. Ты, Полина, на фотографии-то посмотри, там все есть! Везде я в очень приличных нарядах и видно, что вещи качественные и дорогие. И не из ситчика! Помнишь фотографию, где я в шубе? Мы на ней с Иннокентием уж больно хорошо получились. Прямо как господа какие-то из прежней жизни.

Бабушка тяжело вздохнула.

Конечно, Полина помнила. Она очень любила эту фотографию. На ней бабушка выглядела гораздо лучше некоторых иностранных кинозвезд. Надо сказать, что и дед рядом с ней в двубортном костюме и расстегнутом элегантном пальто смахивал, уж если не на Джеймса Бонда, то на советского разведчика Штирлица обязательно. Дед закончил войну под Берлином, имел целую шкатулку орденов и медалей, а после войны работал начальником автобазы. У бабушки и у мамы действительно по тем временам было все самое лучшее. Дед заботился о своих девочках. Даже машина в семье была. «Победа». По магазинам, конечно, на ней никто не ездил, а вот на дачу, которую дед построил в престижном пригороде Ленинграда, в сосновом лесу практически на берегу залива, он регулярно семью вывозил. Полина, когда была маленькая, жила на этой даче все лето, у нее даже была своя комнатка под самой крышей. До сих пор ей иногда снятся сосны за окном и кружевные тюлевые занавески. Дед, конечно, и о Полине заботился. Она же тоже его девочка. Потом дед умер, дачу продали, о чем постоянно жалели, и о Полине, маме и бабушке никто больше не заботился. Папа не в счет. О нем самом постоянно заботиться надо. Он рассеянный до невозможности, как и положено быть настоящему доктору Айболиту. И еще совершенно не приспособленный к жизни. В больнице, где он работает, его вечно кто-то обходит, подсиживает и присваивает себе более выгодные должности и большие зарплаты. Мама ругается, а папа при этом улыбается и щурит красивые близорукие глаза. Вот и сегодня, в воскресенье, все люди как люди, дома с семьей сидят или по театрам ходят, а папа на дежурстве.