Но ни один колледж не был создан не только в Элм Хэвен, но даже и во всем округе. В 1919 году огромный дом судьи Эшли сгорел дотла, когда во время Депрессии того же года его сын разорился. На долгие годы Старый Централ остался средней школой, в которую ходило все меньше и меньше детей, по мере того как люди покидали город и другие школы возводились в новых местах.

Третий этаж, предназначенный для старших классов, оказался совершенно ненужным уже к 1920 году, когда в Оук Хилл построили настоящую высшую школу. Заброшенные классы были оставлены во власти паутины и темноты. В 1939 году городская библиотека выехала из сводчатого зала средней школы и огромный бельэтаж, все стены которого были забраны полками, стоял пустым, немо взирая на немногих учеников, семенящих по огромному проходу или сидящих в полутемном зале подвальных катакомб, и напоминавших беженцев в каком-то давно заброшенном городе невообразимо давнего прошлого.

Наконец, осенью 1959 года, новый городской совет и совет школ округа порешили, что Старый Централ пережил свое время, что этот архитектурный монстр – даже в его выпотрошенном состоянии – слишком неудобен для ремонта и дорог для отопления, и что все сто тридцать четыре учащихся должны быть переведены в новую совместную школу в Оук Хилл осенью 1960 года.

Но весной того же года, в последний день школьных занятий, всего за несколько часов до насильной отставки, Старая Центральная Школа все еще стояла непоколебимо и упрямо, храня свои тайны и свое безмолвие.

Шестиклассник Дейл Стюарт сидел за партой в одном из классов Старого Централа и ни капли не сомневался в том, что последний день школьных занятий – это наихудшее из наказаний, выдуманных взрослыми для детей.

Время тянулось медленнее, чем в приемной дантиста, медленнее, чем после ссоры с мамой, когда он ожидал прихода отца, чтобы получить свое, медленнее, чем… Оно тянулось просто ужасно медленно.

Часы, висевшие на стене над головой Старой Задницы Дуплетом, показывали 2 часа 43 минуты. Календарь на той же стене информировал всех о том, что сегодня среда, первое июня 1960 года, последний день школьных занятий, последний скучный день, который Дейлу и другим оставалось вытерпеть в чреве Старого Централа. Но при всех их намерениях и целях время словно бы остановилось, причем остановилось так плотно, что Дейл чувствовал себя увязшим в янтаре насекомым, как паук в том желтом камне, который отец Каванаг одолжил однажды Майку.

Делать было совершенно нечего. Все учебники шестиклассники сдали в школьную библиотеку еще в половине второго, и миссис Дуббет их проверила, скрупулезно отмечая повреждения, нанесенные последними обладателями, хотя Дейл понятия не имел, каким образом она могла отличить повреждения этого года от предыдущих… И когда все было закончено, а в классной комнате не осталось ничего, кроме пустых досок объявлений и выскобленных деревянных полов, именно тогда Старая Задница Дуплетом летаргически предложила ученикам «что-нибудь почитать». При этом ей было отлично известно, что книги, взятые в школьной библиотеке, были сданы учениками еще в прошлую пятницу под страхом не выдачи им табелей с итоговыми отметками.

Дейл, конечно, мог бы принести что-нибудь почитать из дома, например, книжку о Тарзане, которую он оставил на кухонном столе, когда приходил домой на обед, или один из сборников фантастики, который он тоже читал на этих днях, но хотя Дейл прочитывал по несколько книг в неделю, школа ему не казалась местом для чтения. Это было заведение, где полагалось сидеть на уроках, слушать учителей и давать ответы до того простые, что даже шимпанзе могла бы отыскать в учебнике правильный ответ.

Итак, Дейл и остальные двадцать шесть его одноклассников томились во влажном и душном классе, а небо снаружи потемнело, обещая бурю, и тусклый воздух в Старом Централе тоже потемнел, и само лето застыло у порога школы, как застыли стрелки на часах, и пыльная духота Старого Централа лежала на них подобно одеялу.

Дейл сидел за четвертой партой во втором ряду справа. Со своего места он отлично видел коридор, темневший за входом в раздевалку, дверь в пятый класс, где сидел его лучший друг Майк О'Рурк, также ожидавший конца школьного года. Майк был ровесником Дейла… Даже на месяц старше…, но после того, как его оставили на второй год в четвертом классе, мальчиков разделила пропасть величиной в целый год. Майк воспринял случившееся с тем же апломбом, с каким он воспринимал большую часть жизненных коллизий – посмеялся над своей неудачей и остался прежним верховодом на школьном дворе и среди друзей. И не проявил ни малейшей обиды на миссис Гроссейнт, старую каргу, которая оставила его на второй год из… Лично Дейл в этом ничуть не сомневался… Из чистой злобы.

В самом классе тоже сидело несколько приятелей Дейла: например, Джим Харлен, которого сажали за переднюю парту первого ряда, чтобы миссис Дуббет могла приглядывать за ним. Сейчас Харлен положил голову на руки, а его глаза с пляшущими в них искорками оглядывали класс. Дейл старался не показать, что видит этот танец. Харлен заметил, что Дейл смотрит на него и скорчил рожу. Рот у него был подвижной, как у клоуна.

Старая Задница Дуплетом кашлянула и Харлен живо повернулся к доске.

В ряду у окон сидели Чак Сперлинг и Диггер Тейлор – приятели, классные вожаки, заводилы. Шутники. Дейл не часто видел Чака и Диггера вне школы, разве что на играх Малой Бейсбольной Лиги и на практике. За Диггером сидел Джерри Дейзингер, как всегда в поношенной, застиранной футболке. После занятий все носили футболки и джинсы, но только самые бедные из учеников, такие как Джерри и братья Корди Кук надевали их в школу.

Позади Джерри была парта этой самой Корди. Сейчас ее простецкое, круглое, с каким-то туповатым выражением, лицо было обращено к окну, хоть было ясно, что она там ничего не видит. Корди жевала резину – она всегда ее жевала – но по каким-то странным причинам миссис Дуббет никогда этого не замечала и не делала девочке выговоров. Вот если бы Харлен или кто другой из классных фигляров позволил себе такое, миссис Д.

Тут же выгнала бы их… Но для Корди это было ее постоянным состоянием. Дейл пока не слыхал о существовании класса жвачных животных, но вид жующей Корди всегда напоминал ему корову, пережевывающую жвачку.

За Корди, полным ей контрастом, за последней партой в их ряду сидела Мишлен Стаффни, хорошенькая и чистенькая девочка в тонкой зеленой блузке и коричневой юбке. В ее рыжих волосах играли солнечные блики и даже отсюда Дейлу была отлично видна россыпь веснушек на ее белой, почти прозрачной коже.

Словно почувствовав его взгляд, Мишлен подняла глаза от книжки и, хоть она не улыбалась, но намек на понимание заставил учащенно забиться сердце одиннадцатилетнего мальчугана.

Не все из друзей Дейла сидели здесь. Кевин Грумбахер учился в пятом классе, но он и вправду был на девять месяцев младше. А брат Дейла, Лоуренс, томился на первом этаже, в третьем классе, где преподавала миссис Хоу.

Приятель Дейла Дьюан Мак Брайт находился здесь же. Дьюан – в два раза толще, чем самый толстый из их одноклассников, – заполнял собой почти все сиденье третьей парты в среднем ряду. Как всегда он торопливо что-то писал в стареньком блокноте, который вечно таскал с собой. Его давно нестриженные волосы торчали вихрами, он то и дело автоматически поправлял очки, чуть хмурился, перечитывая написанное, и снова склонялся к листу. Несмотря на жару Дьюан был в той же фланелевой рубашке и тех же вельветовых брюках, которые носил всю зиму. Дейл не помнил, чтобы когда-нибудь он видел приятеля в другом наряде, например, в джинсах и футболке, хоть, в отличие от него самого, Дьюан был фермерским сынком. Дейл, Майк, и Кевин с Джимом были городскими ребятами… А Дьюан к тому же должен был выполнять всю работу по дому.